клуб аистенок

Кулешева Нелли Сергеевна

– Убирайся отсюда, Джеки. Ты заключила с нами договор. Ты обещала, что после рождения ребенка исчезнешь из нашей жизни. Навсегда! Но ты солгала, - трясущимися руками она пыталась отыскать ключ от дома, шагая по бетонной дорожке, но Джеки не отставала от нее.

– Да знаю я, что обещала, но, Элейн, выслушай меня.

Элейн открыла дверь и повернулась к ней:

– Мне абсолютно безразлично, что тебе нужно. Убирайся. Ты уже достаточно натворила, - резкость в ее голосе разбудила Рози. Она была в возрасте, когда боятся незнакомцев, но к Джеки Рози протянула ручонки и улыбнулась, обнажая все новенькие зубки. Ясно, она-то не была незнакомкой.

– Привет, дорогая девочка, - пропела Джеки, и ее голубые глаза наполнились слезами.

Малышка запрыгала от радости у Элейн в руках.

– Я заключила договор, потому что была глупа, - сказала она.
– Думала, что беременность можно отделить от опыта создания жизни. Но это не так. Мне необходимо быть с ней. Знаешь, Элейн, мы все трое -

ты, Митч и я - мы можем сражаться, как те в Нью Джерси и другие уродливые случаи, и, наверное, я проиграю, но, послушай, я - ее мать. У нее - мои гены, она росла внутри меня, она вырастет и да! У нее будет много от де Нардо! Но однажды ты услышишь, как она хохочет моим глупым оглушительным хохотом, услышишь ее голос по телефону, и на мгновение решишь, что это я звоню. Или увидишь, как она толстеет именно в тех местах, где я, и точно так, как ты видишь в себе свою мать - как все мы - ты увидишь в ней меня. Элейн, я сделала ошибку огромную. И Митч сделал ошибку и ты. Ты, наверное, надеялась, что Митч будет больше любить тебя или бросит, если ты откажешься от всей этой затеи. И у меня была потребность чувствовать себя важной, особой, как тогда, когда я была беременна, а потом родила сына. Каждый по своим причинам мы пошли на это и очень скоро, еще до того, как мы это полностью осознали, ребенок твоего мужа уже развивался внутри меня. Все, что я могу сказать, даже, несмотря на то, что я видела ее всего несколько раз с момента рождения - ... я люблю ее. Давай продолжим добрые отношения, которые у нас были, когда я была беременна ею. Посмотри на меня, Элейн, и поговори со мной, как женщина с женщиной. Не из той части тебя, которая боится, что Роуз однажды решит, что я ей нравлюсь больше, чем ты, той частью, что боится, что твоя мама и сестры Митча сочтут тебя умалишенной, за то, что ты позволяешь мне быть рядом с Рози, но там, где ты чувствующая, заботливая женщина, знающая, что такое страдание и боль, что такое быть использованной, той части, которая знает, что никто не имеет очень многих, кто его любит. Мне не нужен Митч. Поверь, он мне никогда не был нужен, иначе бы ты инстинктивно поняла это и никогда не выбрала бы меня суррогатной. И Митчу я тоже не нужна. Но он-то понял, когда я пришла к нему, каким-то примитивным, инстинктивным чувством, где- то в самой глубине своей, и это заставило его принести ко мне ребенка, он-то понял, что никакие бумаги и законодательства в мире не отвернут тот факт, что я - ее мать. Изменял ли он тебе, поступая так? Конечно, изменял, да гораздо больше, чем если бы трахал меня шестью разными способами каждый раз, когда мы встречались. Потому что это была ложь духа, а не тела, и что еще хуже - он делал Рози частью лжи. Митчу следовало собраться с силами и сказать тебе; "Я поступил дурно, Элейн. Все это с самого начала было неверно. Мне следовало продолжать попытки усыновления, потому что раз у Джеки такая потребность быть с малышкой, надо что-то делать". Но он боялся. Поймался в свою собственную ловушку мачо. К тому же, он видел, как сильно ты любишь ребенка. Как связь с ней крепла день ото дня, и как ты меняешься. Он боялся, что, если только он упомянет меня, ты возненавидишь его или бросишь, или то и другое вместе. Что нам делать, Элейн? Не забирай у меня этого ребенка! Умоляю тебя, позволь мне хоть иногда видеть ее.

"Боже мой!" - подумала Элейн, - "что мне делать?!".

Глаза их встретились и замкнулись в замок. Она перекатывалась с носка на пятку, зная, что движение это успокаивает крошку. Роуз положила головку на грудь и посапывала, засыпая.

– Кошмар какой-то, - голос Элейн был полон боли.
– Что самое страшное и трудное: я вот смотрю на тебя и думаю: "эта женщина права. Если бы я родила Рози, не имеет значение, какие бумаги я бы подписала, и сколько бы мне заплатили, им пришлось бы сначала убить меня, и только потом они смогли бы отнять у меня ребенка. Боже милосердный! Ну зачем я на это согласилась?! Боже милосердный! Прости меня за то, что я приняла в этом участие! Джеки, мне так жаль!
– и она разрыдалась.

Они обе плакали, обнявшись, держа ребенка - их ребенка, который мирно сопел в этом слезном объятии. А когда Джеки ушла после того, как Элейн пообещала ей подумать обо всем, запах Shalimar все еще стоял в фойе.

Мемориальная служба по Дэвису Бергману проходила в том большом доме, похожем на ранчо, который Шелли и Дэвис полностью перестроили, когда жили вместе. Войдя с Шелли в задний дворик, где рядами стояли взятые напрокат белые складные стулья с притороченными мягкими сиденьями перед взятым напрокат подиумом. Рути видела, как Шелли изо всех сил старается сохранить спокойствие. Но, повернув за угол и увидев сад роз, посаженный и выпестованный им, сейчас в полном цветении: персики, фуксия, малинового цвета цветы, благоухающий, роскошный, мощный сад, Шелли остановился, и стон боли, скорби раненого зверя вырвался из его горла. Будто кто-то ударил его в живот. Друзья окружали Маршу Бергман, вдову Дэвиса. Рути и Шелли направились туда, где она стояла, выразить ей свои соболезнования. Но прежде чем подошла их очередь, кто-то от бассейна жестом позвал ее, и к их облегчению - так как никто из них не знал, что сказать - она направилась в том направлении. Шелли узнал кое-кого из друзей Дэвиса по юридической практике, но Рути не видела ни одного знакомого лица.

Утренняя газета причиной смерти Дэвиса назвала пневмонию, и внезапно Рути пронзило: она пришла на мемориальную службу человека, которого когда-то так ненавидела. Ее охватило сильное желание повернуться и уйти, но Шелли нужно было быть здесь: ему надо помочь пройти через это, и она осталась, держа его руку и чувствуя через нее его напряжение. Скоро почти все белые стулья были заняты, она взяла Шелли под руку и провела на сидения в заднем ряду.

Служба напоминала свободный форум с друзьями Дэвиса, которые делились воспоминаниями о нем. Иногда два человека вставали одновременно, чтобы пройти к подиуму и тогда один из них уступал место другому. Говорили, какой прекрасный человек был Дэвис, какая прекрасная, счастливая это была пара - Марша и Дэвис, и как им всем будет его не хватать. Рути взглянула на Шелли, чтобы понять, как он все это воспринимает, и в первый раз заметила у него в руках небольшую стопку карточек-заметок. Увидев, что она смотрит он передал их ей, прошептав: "Посмотри. Только быстро".Заметки эти были написанные забавным почерком Шелли, записи - то, что он приготовил сказать о Дэвисе. А) О дивном чувстве юмора по поводу их связи и всей этой ситуации. В) Каждый день, проведенный с ним, был подарком небес. Рути подняла глаза от заметок, заглянула в глаза Шелли: "Шелли, я люблю тебя. Но не надо такое говорить всем этим людям". Она понимала: меньше всего он хотел это слышать, понимала, он хотел, чтобы все знали, какая для него трагедия - уход Дэвиса из жизни. И на лице его сначала появилось отторжение, она подумала, что как только подиум освободится, он ринется к нему, но ... он отступил, согласился с ней, взял из ее рук заметки. Конечно, это был дом Марши, друзья Марши: им совсем не хотелось ничего знать о любви Шелли к Дэвису. Пока говорили другие, он медленно рвал каждую заметку на мелкие кусочки, заталкивая в карман рубашки.Шоу-бизнес Голливуда небольшой, и скоро Зев Райдер узнал, что Дэвис Бергман бывший любовник Шелли Милтона, умер, и как.

– О, бля! Значит, я делаю все дела в той же уборной, что и он?! Не знаю, как все другие, но с этого дня я пользуюсь уборной внизу. Что, если эта гадость на дверной ручке?! Иногда на собрании я съедаю половину пончика из общей коробки. Что, если он съел другую половину?!

В присутствии Рути и Шелли Зев молчал, но, окруженный другими, не стеснялся. И ни у кого не хватало духу сказать ему замолчать. Первой об этом узнала Рути, когда секретарша Зева суровая, высокая, черноволосая женщина попыталась извиниться перед Рути.

– Он подлец, правда. Всегда!
– однажды утром она остановила Рути в дамской уборной.

Рути сполоснула руки, избегая смотреть на свое изможденное лицо в зеркале.

– Если ты говоришь о Зеве, то, конечно, да. он - подлец из подлецов, свинья, крыса, говно. Что в этом нового?
– она потянула бумажную салфетку из контейнера на стене, наблюдая, как секретарша красила губы темно-лиловой помадой, от чего ее белая кожа смотрится еще белее.

– Он уже всех достал, говоря о Шелли гадости, - секретарша потерла одну лиловую губу о другую, жест, который Рути, редко пользующаяся косметикой, не понимала.
– Он всех пугает, говорит не трогать выпечку, которую ты печешь. Заметила, сколько сейчас остается всего в конце дня?

– Что ты имеешь в виду?

Секретарша с трудом оторвалась от зеркала и оторопело взглянула на Рути:

– Рут, ты не должна меня цитировать. Ты же знаешь, мне нужно содержать дочь и, если Зев заподозрит, что это я сказала тебе, он меня вышвырнет отсюда, но ... я знаю, он ищет повод порвать с Шелли контракт. Я слышала, как он по телефону говорил с Писательской Гильдией, он ищет какую-нибудь зацепку в контракте, чтобы уволить и не платить полной зарплаты. Не говорит, о ком идет речь, спрашивал отдел контрактов Писательской Гильдии, какие бреши в контракте, например, непоявление на работе или другие причины, по которым можно человека уволить и не платить.

Рути схватилась за край холодной керамической раковины, ощущая, как гнев охватывает ее тело:

– Что ты имеешь в виду с выпечкой?

– После того, как он узнал, что Дэвис умер, а Шелли и Дэвис были - она сделала жест рукой и передернула плечами, будто не зная, каким словом определить их отношения...

– Любовниками. Они были любовниками, продолжай, - сказала Рути.

– ... он скатился со всех катушек. Потому что он знает, что ты и Шелли живете вместе, а ты все время печешь эти штучки ... Тебе известно, как Зев зациклен на своем здоровье, поэтому ...

– То есть, он замышляет убрать нас? Уволить?

– Не тебя, Шелли.

– Так не бывает. Мы - команда и по-другому - дьявол!
– невозможно. Это дискриминация! Я звоню юристу!

– Дерьмо! Ты втянешь в это дело юриста, и я - мертвец! Он сразу поймет, откуда все идет ..., - струсила секретарша.

Ее белое лицо стало еще белее. Рути заглянула ей в глаза:

– Нам с Шелли тоже поднимать сына. Я не позволю этому узколобому, злобному коротышке разрушить нашу семью, как я видела, он сделал с другими семьями. Обещаю, ты никак не пострадаешь! Но я заявляю, что не буду сидеть и ждать, пока этот гад уничтожит нас.-