Клуб «Дикая охота»
Шрифт:
– Хорошо. – Антон пожал его мягкую широкую ладонь.
– Ну, тогда, диктуйте адрес, Антон, и ждите меня завтра, в половине десятого.
8
Мотоцикл нёс его домой. Этот полный, не большого роста человек, с карими глазами и бледным лицом, вновь зажёг искру надежды в душе Антона, и из этой искры начало разгораться пламя веры. Веры в то, что ещё остались люди, которым не безразличны судьбы попавших в беду. Теперь всё будет хорошо.
По сторонам дороги мелькали знакомые дома. Вот их улица, вдоль которой вытянулась серая пятиэтажка с номером 1а. Вот тополя с обрезанными макушками и жёлтыми листьями. Малиновыми сполохами опадают, качающиеся на солнце черёмухи. На ещё зелёных газонах цветут ярко-оранжевые осенние цветы. Въезд во двор. Антон сбрасывает скорость и поворачивает руль вправо. Теперь влево за угол. И потом через весь двор к гаражу.
У дальнего подъезда, в котором находится их квартира, почему то толпится народ. Белеет кузов неотложки. Рядом сине-жёлтый полицейский УАЗ. Антон приближается. Что это? С кем-то плохо? Почему тут милиция? Он соскакивает с мотоцикла. В толпе слышится женский плач. Люди, оглядываясь на него, опускают глаза и расступаются. Впереди за спинами на асфальте что-то белеет. Это большой, расстеленный на газоне и накрывающий что-то, кусок материи. Антон, наконец, проходит сквозь толпу.
Прислонившись спиной к колесу машины скорой помощи, прямо на асфальте сидит мать. Её голова запрокинута. Лицо бледное. Глаза закрыты. Возле неё суетятся люди в белых халатах. Его взгляд падает на кусок белой ткани. Под ним что-то лежит. Что-то бесформенное. В паре метров, стоит полицейский. Он заложил руки за спину и крутит головой из стороны в сторону. Антон приближается, обходит покрывало по кругу. Под его складками угадываются контуры тела. Только оно лежит как-то неестественно, будто птица, упавшая на землю после удара о стекло. На ткани расплылось бурое пятно.
Всё начинает происходить, как в замедленной киносъемке. Антон подходит ещё ближе. Полицейский, увидев его, начинает медленно двигаться к нему навстречу, плавно вытягивает руку перед собой, преграждая путь. Антон отбрасывает его, даже не почувствовав сопротивления. Полицейский падает на асфальт, перекатывается. Глаза Антона широко открыты. Зубы сжаты – скрипят и крошатся. Сердце стучит в груди кузнечным молотом. В глазах темнеет. Из-под края покрывала, неестественно согнутая и белая, как снег, виднеется кисть руки, тонкая, почти прозрачная и хрупкая, на безымянном пальце которой сияет золотое колечко с голубым камешком.
ГЛАВА 4
1
Прошло два дня. Вечером Евгения Владимировна и Антон сидели на кухне за столом, лицом друг к другу. Евгения Владимировна в чёрной блузе. Он в серой сорочке с чёрной повязкой на левом плече. Повязка, как зияющий чёрный бездонный разлом. Позади похороны. Слёз уже нет. Пустота, оцепенение и усталость.
Зашуршала бумага. Евгения Владимировна положила перед Антоном смятый тетрадный листок. На нём колонка строчек, разбитая абзацами на три части. Антон узнал почерк сестры.
– Это её последнее.
Антон начал читать:
«Ярко-красные листья на зеркало чёрное падают.
Холодной серебряной пылью сверкают его берега.
Вечность бесстрастно кистью последние краски накладывает.
Саваном белым надолго всё здесь укроют снега.
Смертью лицо отбелено, тело одето в красное.
Отблески лета, застывшие на мертвенно синих губах.
Листья, падая медленно в эту бездну ужасную.
Крупными красными каплями тонут в открытых глазах.
Бабочки милые лёгкие над ярким цветком порхающие.
Крыльями, ярко раскрашенными в искрах пыльцы золотой.
Ничто ваши жизни короткие перед зимой наступающей.
Скроетесь красными листьями под чёрной холодной водой».
Дня через три пришло официальное письмо из Следственного Комитета, в котором говорилось, что за недостаточностью улик и по причине отзыва заявления потерпевшей стороной, принято решение производство уголовного дела прекратить.
2
Снова началась работа. Боль притупилась, но не проходила. Она билась где-то в глубине груди, пытаясь пробить бетонную оболочку, в которую Антон погрузил своё сердце, и только досаждало слабыми уколами. Он последним покидал полигон, пока уже на бетон не выезжали уборочные машины. Викентич только смотрел и качал головой. Что тут скажешь?
Ребята, как могли, подбадривали. Антон кивал и молчал.
В нем угасла та восторженность, с которой дети глядят на мир. Будто сестра забрала с собой остатки его детства вместо утерянного своего, которое он, Антон, не смог защитить. Всё теперь виделось однообразным, серым и бессмысленным. Ничего не радовало. Аркадий, узнав о смерти Ирины, позвонил, предложил помощь, но Антон отказался. Не положена ему помощь. Он её не заслужил.
Мать прекратила работу в школе. Почти не разговаривала. Она, то сидела на кухне с сигаретой. То часами рассматривала альбомы с фотографиями. Антон начал замечать в раковине рюмку, пахнущую спиртным. В шкафу появилась бутылка коньяка.
– Сердце шалит. – Говорила Евгения Владимировна, и отворачивалась к окну, прикуривая очередную сигарету.
Антон, одно время взялся каждый вечер ходить к пустырю. Часами, до темноты он бродил по его тропинкам и искал. Искал ту тварь, которая сломала всем им жизнь. Он несколько раз до полусмерти избивал ни в чём не повинных алкашей. Но вскоре почувствовал, что теряет контроль над собой и прекратил появляться в районе пустыря.
Однажды, в один из таких рейдов, он сам не заметил, как оказался на улице Стекольной, у дома Широковых. У калитки на качелях раскачивалась Леся. Увидев его, она оглянулась на дом, потом тихо подошла и сказала:
– Простите меня, дядя Антон.
– За, что? – Антон непонимающе уставился на девочку.
– Ну, тогда, когда Ира позвонила, а я не пошла.
– Куда не пошла? – Антон задал вопрос машинально.
– Ну, эта, когда она позвала меня в гости, а я не пошла. Я, правда, хотела, но… не пошла.
– Почему? – Антон никак не мог уловить сути разговора.
Леся вновь оглянулась на дом и заговорила шёпотом:
– Я не виновата. Это мама сказала, чтобы я не ходила больше к вам. – Она втянула голову в плечи и, ступая на носках, быстро скрылась за калиткой.
3
Мать уже пила не скрываясь. Начались упрёки, скандалы, пьяные истерики. В пьяном угаре она громко обвиняла во всём Антона, потом рыдала, потом засыпала прямо за столом, а просыпаясь снова пила. Антон глотал обиду и молчал, сгибаясь под злорадствующими взглядами соседей. Под глазами у матери пухли мешки. Кожа обрюзгла. Она перестала следить за собой. Неделями не принимала ванну. Её помутневшие глаза не излучали больше того благородства, которым светились раньше. На Антона теперь каждый вечер смотрела старая, доживающая эту жизнь женщина.