Клуб для избранных

Сан-Франциско, штат Калифорния

Ноябрь 1980 года

Доктор Лесли Адамс стояла у окна на одиннадцатом этаже университетской клиники Сан-Франциско, зачарованная панорамой предрассветного города. На ее глазах перламутрово-серое небо постепенно становилось бледно-желтым. Такой осенний рассвет, окрашенный в пастельные тона, предвещает приятный, теплый день.

Солнца будет достаточно, чтобы рассеять густой туман, укрывший Сан-Франциско подобно пуховому одеялу.

Лесли точно знала, каким будет этот день — свежим, хрустящим, возбуждающим. В меру теплое солнце. Прохладный, но не холодный ветерок. День легких шерстяных шарфов, раскрасневшихся щек и горячего шоколада. Лесли любила подобные дни. Ей вспомнилась прогулка по лугу, напоенному сосновым запахом... паром, торопливо пересекающий вспененные воды залива...

Мысленно сравнив восхитительный вкус шоколада и тепловатой кофейной бурды, которая сейчас плескалась в ее чашке, Лесли невольно вздохнула. В этом вздохе смешались ностальгия по прежним дням и усталость.

Ночь выдалась длинная, хлопотливая и бессонная, но она пережила ее, и пациенты тоже. Никто не умер. И вот теперь, когда холодная тьма ночи нехотя уступала место теплому солнцу нового дня, больница погрузилась в тишину. Все спали.

Марк бы сказал, что пусть на часок, но ей тоже не мешало бы соснуть.

Марк... Он надеялся, что ночь для нее окажется легкой. Он так и сказал ей десять часов назад.

— У меня такое чувство, что сегодня ночью все будет спокойно, — сказал он, входя в ординаторскую.

— Привет, Марк, — отозвалась она. — Что ты?..

— Я сказал: у меня такое чувство, что сегодняшняя ночь пройдет спокойно, — повторил он, опускаясь на стул напротив Лесли. — Очень, спокойно. Ни новых пациентов, ни полуночного жара, ни болей в груди...

— Размечтался!

— Но это чувство не покидает меня, — с шутливой торжественностью заверил Марк, а потом, уже серьезно, добавил: — Что означает одно: доктору Лесли Адамс, подающему надежды молодому медику, удастся немного поспать.

На мгновение Лесли подняла глаза и тут же опустила, не в силах выдержать взгляда Марка. Оба знали, что, какой бы спокойной ни выдалась ночь, Лесли не уснет. Даже не попытается. «Ну не могу я спать в больнице!» — отшучивалась она, когда кто-нибудь в очередной раз приставал к ней с расспросами.

Лесли говорила правду. Врачам здесь не до приятных сновидений: только уснешь, как тебя непременно позовут к больному. Но об истинной причине, глубоко личной, граничащей с предрассудком, она никому не рассказывала — стеснялась.

Лесли верила: пока она бодрствует, с пациентами, вверенными ее попечению, ничего не случится, как будто само ее присутствие оградит их от неизвестных и непредсказуемых несчастий, которые, увы, частенько происходят в больницах.

И потому она даже не ложилась. Лесли несла вахту — молчаливый, бессменный и верный страж, ненавязчивый, но незримо присутствующий, пастух, охраняющий своих

овец. Нелогично, глупо? Но это срабатывало! И это было правильно.

Лесли всегда поступала правильно. В школе имени Джорджа Вашингтона в Сиэтле это принесло ей славу самой многообещающей ученицы. Друзья добродушно подтрунивали над ней, говоря, что уж слишком она правильная, слишком хорошая. Потом, в университете, над ней тоже посмеивались, когда она предпочитала учебник биологии субботней вечеринке или химический опыт походу на стадион, где встречались команды Гарварда и Йеля.

Насмешки не обижали девушку: друзья есть друзья. Кроме того, от строгих правил Лесли никто не страдал. Они предназначались только для нее, и она не ждала, что кто-то им последует.

Получив диплом и поступив на стажировку в больницу, Лесли взяла за правило не ложиться во время ночных дежурств. Со стороны это могло показаться бессмысленным, но в душе она была уверена, что поступает правильно. Правда, когда дразнить ее принимался Марк, Лесли терялась. А вдруг он догадается об истинной причине? Разумный, насквозь логичный Марк... Он поднимет ее на смех. Нет, только не Марк!..

— Ну так как насчет поспать? — наконец спросил он, нарушая неловкое молчание.

Лесли тряхнула каштановыми кудряшками и вызывающе улыбнулась:

— И не собираюсь. У меня такое чувство, что сегодня будет много работы.

«Не думал, что она такая чувствительная и такая гордая», — с удивлением подумал Марк, а вслух спросил:

— Проблемы есть?

— Нет. Пациент с обострением астмы идет на поправку, я как раз просматривала его историю болезни.

— Тогда я пошел домой, — вдруг объявил он, вставая. Домой... Этих слов Лесли никак не ожидала. Сейчас только семь. Весь последний месяц Марк часто задерживался в больнице — ему было незачем и некуда торопиться. В дни дежурства других врачей он все равно оставался, чтобы помочь Лесли, заполнить карточки или полистать медицинские журналы.

Наверное, это лучше, чем быть одному, наедине с массой мучительных вопросов, требующих решения, думала Лесли, наблюдая за Марком. Вот только может ли клиника служить убежищем? Он силился скрыть боль и грусть, но они все равно читались в его больших карих глазах. Марк никому не говорил о своих проблемах, даже Лесли.

Хотя она все равно знала — ведь Дженет была ее лучшей подругой, и они часами это обсуждали. С ней, а не с Марком.

— Домой... — как эхо повторила она.

— Если тебе нужна...

— Нет-нет, — торопливо перебила Лесли. — Я сама справлюсь.

Она чувствовала его нетерпение, как будто он предвкушал что-то приятное. Впервые за много дней в глубине его темных глаз появился лучик надежды. Неужели он так торопится к Дженет? Да нет, об этом бы Лесли знала.

Марк спешил, полный надежд и волнующих предчувствий, на встречу с кем-то другим, и одна мысль об этом человеке придавала его глазам счастливый блеск.

— Желаю приятно провести вечер, — с улыбкой проговорила Лесли, стараясь не выдать, как ей больно.