Клуб для избранных
Шрифт:
— Конечно, — откликнулась она, дрожа даже в теплом, из верблюжьей шерсти, пальто.
Жилище Марка располагалось на втором этаже бывшего викторианского особняка, ныне разделенного на крошечные квартирки. В них обитали в основном стажеры и врачи университетской клиники, поскольку отсюда до работы было всего пять минут ходу.
Взявшись за руки, они начали подниматься по ступеням. Марк еще не принял окончательного решения. Он знал только одно — ему не хочется отпускать Кэтлин. Подойдя к двери, они услышали телефонный звонок. Наверное, Дженет, подумал
Марк открыл дверь, только когда звонки прекратились. Войдя, он первым делом выдернул вилку и лишь потом обернулся к Кэтлин.
— Наверное, твоя жена, — предположила она, лишь бы что-то сказать. Со звонком или без, Дженет нельзя было сбрасывать со счетов.
— Наверное. Она знает, что я часто отключаю телефон, когда не дежурю. Хочешь чего-нибудь выпить?
— Нет, спасибо.
Марк установил четыре пластинки так, чтобы они ложились на диск одна за другой, и включил проигрыватель. Оба молча ждали, пока игла коснется дорожки и раздастся музыка. Кэтлин старалась угадать, что это будет: джаз, блюз, рок-н-ролл? А может быть, Барбара Стрейзанд или Моцарт? Эти четыре пластинки, явно его любимые, расскажут ей нечто новое о нем — то, чего она пока не знает.
Прослушав несколько вступительных аккордов, Марк вопросительно взглянул на Кэтлин.
— Римский-Корсаков. «Шехеразада», — сказала она, с улыбкой глядя ему в глаза.
— Отлично! Хочешь снять пальто?
— Хочу, чтобы ты снял с меня пальто, — с вызовом уточнила Кэтлин. «И платье тоже», — мысленно добавила она и опять вздрогнула.
Марк улыбнулся. Расстегивая пуговицы пальто, он поцеловал ее и продолжал целовать, нащупывая крошечные, обтянутые шелком пуговки платья. Погрузив одну руку в мягкие густые волосы Кэтлин и не отрываясь от ее губ, другой рукой он пытался совладать с капризными пуговицами. Вскоре его терпение иссякло.
— Да сколько их там?
— Больше, чем нужно. Шикарно, но непрактично.
— Может, я слишком тороплюсь?
— По-моему, мы оба слишком торопимся, — поправила Кэтлин. — Не даем себе труда подумать.
— Я уже все обдумал, — возразил Марк. Теперь он действительно принял решение.
— Неужели?
— Да. И все-таки не могла бы ты мне помочь?
— С наслаждением.
Кровать у Марка была широкой, но неудобной, простыни — жесткими, а подушки — комковатыми. Впрочем, все это не имело значения.
Их обнаженные тела сплелись: его — стройное и мускулистое, ее — нежное и гибкое. Марк покрывал поцелуями это волшебное тело, легко касаясь языком самых соблазнительных мест, двигаясь имеете с Кэтлин в такт любимой музыке и шепча ее имя.
Их уста были сомкнуты, а глаза открыты, пока желание не заставило разомкнуть губы и закрыть глаза. Погрузившись в теплоту собственных тел, подчиняясь ритму музыки и силе страсти, они начали двигаться.
— О Марк! — воскликнула Кэтлин, чувствуя, что приближается момент наивысшего наслаждения.
— Кэтлин... — Он слышал ее учащенное дыхание, неистовое биение сердца. Она отдалась ему с той же страстью, с какой он овладел ею.
Насладившись любовью в первый раз, Марк нехотя перекатился на спину и прошептал:
— Киска...
— Ты за это заплатишь!
— Неужели? А как?
— Увидишь. Дай мне только прийти в себя. — Она пододвинулась и коснулась его волос. — А может, я пойду? Уже поздно.
— Я не хочу, чтобы ты уходила. Никогда.
— Придется. Родители забеспокоятся, если я не появлюсь дома к утру, — с улыбкой объяснила она. — Лучше скажи, как я тебе.
— Сама знаешь как. Потрясающе.
— И только? Мог бы сравнить меня с Шехеразадой, Спящей красавицей, Одеттой. Или с той пластинкой, которая играет сейчас. Знакомая мелодия, но не могу вспомнить название.
— «Жизель». Пластинки старые, но я их очень люблю. — Он помолчал. — Вот уж не думал, что ты прислушивалась.
— Слушала — да, но не прислушивалась. Как я могла? Мое внимание безраздельно принадлежало тебе. — «Принадлежит до сих пор. И я хочу, чтобы так было всегда».
— Если тебе и правда понравилось, я могу снова их поставить.
— Правда. Чудесная музыка. Такая чувственная. «В его присутствии и государственный гимн показался бы чувственным», — подумала Кэтлин, глядя, как обнаженный Марк идет к проигрывателю. Высокий красивый брюнет. Обнаженный — вот недостающий эпитет. Теперь картина обрела законченность.
Когда он вернулся, она сказала:
— А теперь в наказание за Киску стой и не двигайся. Тебе захочется пошевелиться, но ты не посмеешь. Захочется дотронуться до меня, но я тебе не позволю.
— Как ты жестока!
— Не надо было называть меня Киской.
— Ну что ж, придется терпеть.
Кэтлин начала делать то, что недавно проделывал с нею он. Ее теплый влажный язык и нежные пальчики заскользили по его соскам, бедрам, между бедер. Она немного отстранилась, но все равно ее шелковистые волосы ласкали его лицо, грудь, живот, ноги. Она двигалась по нему медленно, любовно, целовала там, где никогда не целовала Дженет, и так, как никогда не делала Дженет.
Когда в нем проснулось желание, Кэтлин с готовностью уступила. Она хотела его и не собиралась притворяться. Во всяком случае, не с ним.
В три она сказала:
— Теперь мне действительно пора.
Она уже порывалась уйти в час, потом в два, но каждый раз доходила лишь до проигрывателя, меняла пластинку и по просьбе Марка возвращалась в постель.
— Я не хочу, чтобы ты уходила.
— Я сама не хочу, но надо. И потом, ты ведь сегодня дежуришь.
— Угу.
— Значит, я пойду.
— Жаль, но ничего не поделаешь. — Пока она одевалась, он спросил: — Сколько тебе лет, Кэтлин?
— Двадцать семь. А тебе?