Клуб для избранных
Шрифт:
«Да она небось вообще обо мне не думает, — одернул себя Марк. — Лесли, как всегда, погружена в работу».
Подходя к своему отделению, Марк увидел всю команду — двух студентов и двух стажеров, Лесли и Грега, склонившихся к температурному листу. Лесли, чуть нахмурившись, смотрела на часы. Взгляд ее выражал беспокойство, но не раздражение.
Первым Марка заметил Грег:
— Привет, шеф!
Лесли подняла голову и улыбнулась. Ее глаза — два голубых сапфира, обведенные темными кругами, красноречивым свидетельством очередной бессонной ночи, — вспыхнули от радости.
Глава 4
Дженет
Дженет была изумительным младенцем, потом изумительным ребенком, потом изумительным подростком. Жизнерадостность и спокойствие никогда не изменяли ей. Ее все любили. Невозможно было не полюбить миловидную девочку с курчавыми золотистыми волосами, ясными серыми глазками и очаровательной улыбкой. Дженет легко заводила друзей, потому что была хорошенькой и всегда улыбалась.
И еще она охотно делилась своими игрушками. Щедрость, а не чувство собственности было отличительной чертой Дженет. Она ни с кем не соперничала, никого не старалась превзойти. Первые шестнадцать лет своей жизни Дженет провела на крошечной ферме. Она была всегда всем довольна — и когда училась в маленькой деревенской школе, и когда стряпала вместе с матерью, и когда шила с бабушкой, и когда играла с подружками.
Но больше всего ей нравилось петь. Никто даже не догадывался, насколько Дженет любит пение, хотя все хвалили ее чистый прелестный голосок, когда она пела в церковном хоре. В школе музыке не учили, не было здесь и своего оркестра. Для Дженет это не имело значения. Она предпочитала петь для себя, не нуждаясь в одобрении аудитории. После школы она бежала на кукурузное поле и там предавалась своей страсти.
Дженет пела все. Услышав песню по радио или на пластинке, она запоминала ее мгновенно, но предпочитала мюзиклы, где каждый номер был отдельной песней, а точнее, жизненной историей, которую Дженет не рассказывала, а проживала сама.
Если она чем-то и дорожила, то драгоценными часами на кукурузном поле, которые принадлежали только ей. Без этого она не была бы так счастлива, так довольна, так щедра.
Одиннадцатого июля 1969 года — в день, когда Марку Дэвиду Тейлору исполнилось шестнадцать, — Гарольд Уэллс объявил своей пятнадцатилетней дочери и тринадцатилетним сыновьям-близнецам, что им придется продать ферму — другого, выхода нет — и перебраться в Линкольн.
В ту же осень Дженет поступила в линкольнскую школу, где было не шестнадцать учеников, как в Карни, а три сотни, и эти триста человек были разделены на четкие группы и компании еще с той зимы, когда начали ходить в первый класс.
Дженет была здесь чужой — деревенская девочка в городе. Против одиночества она бы не возражала, а вот то, что рядом с их новым домом не оказалось даже двора, не говоря уже о кукурузном поле, перенести было куда тяжелее. Теперь Дженет лишилась единственного места, где могла петь.
С Марком они познакомились в первый же день только потому, что он как президент предвыпускного класса
Новичков набралось двадцать человек. Марк провел их по всему трехэтажному кирпичному зданию, показал кафетерий, классы, гимнастический зал, комнаты для отдыха и библиотеку. Делал он это радостно, с энтузиазмом, стараясь, чтобы новички почувствовали себя желанными гостями в новой школе. Но все его мысли были заняты Дженет.
Марк никогда не видел таких ясных огромных серых глаз, таких светлых шелковистых волос, такой спокойной очаровательной улыбки.
— Я провожу тебя домой, — предложил он, когда экскурсия была окончена.
— Что? Ладно, спасибо, — негромко ответила девочка, без смущения глядя ему в глаза.
Они пошли рядом. Дженет не кокетничала, не хихикала, не пыталась найти тему для разговора. Как ни странно, ее молчание не тяготило Марка, но ему все же хотелось побольше о ней узнать.
— Ты из Карни?
— С фермы рядом с Карни.
— Тебе нравится Линкольн?
— Не очень, — спокойно ответила она, не замедляя шага.
Ее слова заставили Марка остановиться. Он даже не предполагал, что кто-то может не любить Линкольн — ведь это был его родной город.
— Не нравится? Но почему?
Дженет тоже остановилась и подняла на спутника дымчато-серые глаза.
— Здесь нет кукурузных полей. Я скучаю по ним.
— Да вокруг Линкольна полно полей!
— Я скучаю по своему полю, — пояснила Дженет.
Через несколько дней Марк пересел от Сары, признанной красавицы класса, и начал ухаживать за Дженет. Он не знал, нравится ли он ей. Обычно девочки флиртовали с ним, строили глазки — словом, посылали недвусмысленные, любому понятные сигналы.
Дженет никаких сигналов не посылала, зато всегда соглашалась на свидание и, казалось, была счастлива, когда они были вместе. Говорила она по-прежнему мало, много смеялась и внимательно слушала все, что говорил Марк.
Только рядом с Дженет Марк понял, что он и его друзья постоянно пытаются что-то доказать: кто-то — что он лучший ученик, другой — что он лучше всех играет в футбол. Одна девочка старалась уверить всех, что она прекрасная актриса, другая — что она самая хорошенькая в классе. Все претендовали на то, чтобы быть самыми лучшими. С Дженет ничего не старалась доказать, не лезла в первые — она была просто Дженет. И Марку нравилось бывать с ней.
Через некоторое время он понял, что с Дженет ему не надо пыжиться — она знала, каков он на самом деле, и любила именно таким.
Иногда она делала ему подарки — мелкие пустячки вроде пачки шоколадного печенья, шерстяного шарфа или самодельной, затейливо разукрашенной открытки. Марку нравились эти подношения. Они напоминали о Дженет, о том ощущении счастья и покоя, которое охватывало его рядом с ней и уравновешивало постоянное давление, которое он испытывал всю жизнь.
Он чувствовал, что обязан быть лучше всех, стать врачом — самым лучшим врачом, боялся разочаровать окружающих, в первую очередь собственного отца, тем, что не оправдает возлагаемых на него надежд.