Клуб гурманов
Шрифт:
Я уставилась на нее, открыв рот.
— Мы — компания лицемеров. Мы же только и делаем, что суем друг другу в глаза свои перья, но мы и платим за это высокую цену. Эверт отказался играть по этим правилам, и тогда мы списали его со счетов. Вот так.
— А с чего это ты такая умная? — спросила я раздраженно.
— Я знала Эверта. И, в отличие от вас, не стала избегать его, когда дела его пошли плохо.
— Ты считаешь, это мы виноваты в том, что произошло?
— Да, в некотором смысле. Вы бросили его. Да и я тоже. В последний момент. Я могла бы предотвратить эту драму, но ничего для этого не сделала.
— Да ты, я вижу, напилась. Уже не понимаю, о чем ты говоришь. Прости, дорогая, но я пойду в дом.
Ее слова отдавались у меня в голове, меня даже затошнило. Я отвернулась от нее и пошла в дом. Она позвала меня еще раз, но я не обернулась.
В кухне Патриция споласкивала стаканы. Две нанятые официантки невозмутимо вытирали их и расставляли на кухонном столе.
— А, Карен. Холодно там? — Патриция обернулась и вытерла руки посудным полотенцем. Она бросала взгляды во все стороны, как будто постоянно должна была следить за происходящим, она вся была как натянутая струна, в черном платье стретч, которое еще больше подчеркивало ее худобу.
— Ну и денек! Ну и неделя! Я так устала, так измотана… — Она быстро заморгала, чтобы стряхнуть слезы, отвела взгляд и энергично зашагала по комнате, переставляя стаканы со стола в шкаф.
— Да, никак не могу осознать. Мне все кажется, что самое страшное ждет нас завтра. Что-то неладно с Бабетт.
— Присматривай за ней хорошенько. Как она устроилась у вас?
— Много спит. Или сидит в своей комнате и смотрит в окно. Но она следит за собой, одевается и красится, аппетит хороший. Ну, а потом, мы же все так суетились со всем этим.
Патриция покачала головой.
— Ханнеке здесь нет? — Иво сунул голову в кухонную дверь.
— Нет, она на улице.
— Почему? Там же холод собачий!
— Ты бы забрал ее домой.
Лицо Иво вытянулось. Он знал, что у его жены бывает бурная реакция на алкоголь.
— А что?
— Да она что-то рассердилась и расстроилась… Ну, ты же ее знаешь. Она опять принялась за свои рассказы, я думаю, она очень устала.
— Значит, опять напилась в стельку, — зло сказал Иво и прошел мимо нас на улицу. Патриция схватила тряпку и стала неистово протирать мойку.
— Кривляка чертова, — пробормотала Патриция. — Почему ей постоянно надо привлекать к себе всеобщее внимание? Даже в такой день, как сегодня?
Наступила гнетущая тишина, потому что я не знала, что ей ответить, и она вымещала свое раздражение на мойке, в ожидании, что я расскажу, что произошло на улице. Я волновалась, чувствовала себя загнанной в угол и в чем-то виноватой.
В кухонное окно я видела, как Иво сначала дико озирался по сторонам, потом вскинул руки в воздух и скрылся из виду. Через мгновение он снова появился в кухне.
— Ее нигде не видно, не буду же я бегать за ней всю ночь по саду. Машина здесь, так что уехать она не могла в любом случае.
— Не беспокойся, она объявится.
Иво сорвал с вешалки пальто и сказал, что все-таки пойдет ее искать. Он попросил меня отвезти его детей домой. Поцеловал Патрицию и поблагодарил ее за хлопоты, потом поцеловал и меня. Когда он взглянул на меня и попытался улыбнуться, на лбу над усталыми глазами у него появилась складка. Иво всегда напоминал мне моржа, может быть, из-за щетки
— Ты ее знаешь, — сказал он.
— Все будет хорошо. До скорого.
8
Ханнеке мы не нашли. Никто не видел ее с тех пор, как мы вместе с ней вышли на улицу. Я отвезла Мейса и Анну к ним домой, где застала уже взбешенного и встревоженного Иво, который сразу же вскочил в рейндж-ровер и умчался, оставив мне перепуганных детишек. Я согрела им молока, дала по булочке с сыром и утешила их, соврав, что мама и папа еще сидят у Симона и Патриции.
— А ты пришла с нами посидеть? — спросил Мейс, его губы дрожали. Я улыбнулась весело и непринужденно, как могла.
— На немножко. Пока папа и мама не вернутся.
Я отправила их спать и пообещала, что мама придет их поцеловать, когда приедет домой. Я и сама этому верила. Иво, конечно, найдет Ханнеке, она или в кафе, или зашла к кому-нибудь из знакомых и вот-вот объявится. С Ханнеке так часто бывает. В подпитии она начинала конфликтовать, обычно с Анжелой или Иво, потом убегала, разъяренная, оставив всех в недоумении. Мы считали, что она слишком много пьет и, возможно, слишком много работает, и все никак не могли решиться сказать ей об этом, боясь стать мишенью ее ярости.
Я предполагала, что Ханнеке не очень счастлива. Может быть, она больше не любила Иво. За те два года, что мы были знакомы, он поправился по меньшей мере на двадцать кило, дела его тоже шли неважно. И хотя он был очень милый, я не могла себе представить, что Ханнеке еще чувствовала к нему сексуальную привязанность. Об этом мы не говорили. Мы обсуждали друг с другом своих мужей, но это не шло дальше жалоб на то, что они часто уезжали, бросали носки мимо корзины с грязным бельем, что всю заботу о детях полностью перекладывали на наши плечи. В более глубокие темы мы не вдавались, боясь, что наши браки могут быть расценены как несчастливые. Возможно, разговоры о разладе в семье, признание того, что отношения с мужьями стали скучными и предсказуемыми, разрушили бы нашу компанию. И как бы ни была грустна мысль о том, что на нас уже больше не обрушится новая любовь, не обуяет новая страсть, что мы должны до восьмидесяти лет заниматься сексом с тем, кому обещали хранить верность и кто, быть может, тоже мечтает о другой подружке, — перспектива остаться жить одной на крошечные алименты в съемной квартире казалась еще более удручающей. Поэтому мы помалкивали о своих тайных сомнениях и болтали всласть о кремах против морщин, заманчивых планах на отпуск, о разводах других, менее удачливых пар, чего с нами, конечно, никогда произойти не могло.
Меня разбудил лай Друфа, их коричневого лабрадора. Сначала я никак не могла вспомнить, где я, но потом поняла, что заснула на красном диване Ханнеке и Иво. Ханнеке исчезла, Иво отправился на ее поиски. В большой машине, которая въезжала на дорожку, должно быть, сидел Иво с пьяной и разъяренной Ханнеке. Я стала волноваться, меня пугала ее злость, которая, без сомнения, сейчас обрушится и на меня. Ведь это я, в конце концов, прервала наш разговор и сказала, что она была пьяна. Я встала, распрямила затекшую спину, всунула ноги в тесные туфли и пошла в кухню, чтобы поставить чайник.