Клуб избранных
Шрифт:
– Что Вы хотите взамен? – спросил Краснопольский, оторвавшись от экрана.
– Лично я ничего не хочу! – улыбнулся Гершевич, осторожно ставя пустую кофейную чашку на край стола. – Как Вы догадались, мемуары я не покупал: материал мне предоставил мой клиент, он же просил довести до Вас условия сделки. Вы передаёте мне флэш-карту, которая хранится в одной из банковских ячеек. Назвать банк?
– Откуда Вам это известно?
– Ещё раз напоминаю вам, господин Краснопольский, что я профессиональный посредник, и всё, что мне известно, предоставлено моим клиентом, имя которого я Вам не назову, потому что сам не уверен в его подлинности. Могу лишь заверить Вас, что мой клиент представляет очень солидную организацию, которая не скупится в отплате Ваших услуг. Меня просили передать Вам подписанный чек, на котором Вы сами проставите нужную Вам сумму.
– До неправдоподобности щедро! А если я запрошу сумму с шестью нулями?
– Они уже проставлены! Вот чек, а это «паркер», которым чек был подписан. Вам остаётся поставить число перед шестью нулями и обналичить чек. Мой клиент даже согласен, что сначала Вы обналичите чек, а уже потом передадите мне интересующую его флэш-карту. Да, и не забывайте о правах на публикацию мемуаров вашего дяди. Ну что, Вы согласны?
– Не уверен. Меня пугает и та поспешность, с которой ваш клиент пытается завладеть «флэшкой», и его подозрительная щедрость.
– Кажется, я начинаю терять терпение! Может, это Вас убедит, – вздохнул посредник и поставил на стол диктофон. – Включите сами! – пододвинул он диктофон Макару, и устало откинулся на спинку кресла.
Макар нажал на диктофоне кнопку воспроизведения и в комнате раздался до боли знакомый голос «деда»: «…Перед уходом из Конторы я позволил себе скопировать небольшой фильм. Это даже не фильм, так, отрывок из видеонаблюдения за одним государственным чиновником. Чиновник этот сейчас в большую силу вошёл, так что компромат на него было приказано уничтожить. Я приказ выполнил, но перед этим копию с кассеты видеонаблюдения за этим чиновником снял. Зачем я это сделал, я тогда и сам не знал. Теперь понимаю, что если информацией этой с умом распорядиться – большая польза для России будет. Информацию эту я на «флэшку» скинул…»
– Вы считаете, что сейчас самое время обнародовать запись на флеш-карте? – спросил Краснопольский, выключая диктофон.
– Этого я не знаю, я посредник, а не политик, но поверьте моему опыту: держать возле себя вещи, за которые, не торгуясь, платят миллионы долларов – крайне опасно для жизни. Это мой Вам бесплатный совет, как бывшему соотечественнику, а бесплатные советы я раздаю крайне редко.
Краснопольский выдержал паузу, потом взял «паркер» и с вздохом пододвинул к себе чек.
– Вы упомянули об Альфие Касимовой? – спросил Макар, и рука его зависла над чеком.
– Да это так. А Вы были с ней знакомы?
– За несколько месяцев до командировки в Америку я делал серию репортажей о подающих большие надежды молодых специалистах под общим названием «Наследники России». Альфия была одной из них. После возвращения из Лондона она работала в Аппарате президента Приволжской Тарской республики.
– Неужели! Блестящая карьера, можно только позавидовать.
– Она погибла, вернее её убили: авиационная катастрофа президентского вертолёта. Возможно, это сделали те же люди, которые наняли Вас.
– В этом мире всё возможно, – после небольшой паузы произнёс заметно погрустневший посредник. – Поэтому я не хочу, что бы Вас постигла участь Альфии Касимовой. Да, и вот ещё что, Макар! – неожиданно перешёл на «ты» Гершевич, – Когда будешь проставлять в чеке сумму, не стесняйся! Помни о бедном еврейском юноше из Ленинграда, который вынужден работать за скромные десять процентов.
Глава 16
Со временем Цыганков с ролью курьера освоился, поднаторел в тонкостях криминального бизнеса, и чувствовал себя в поездках гораздо спокойней. Страх ушёл, уступив место нездоровому азарту. В зоне Лёшка всегда удивлялся сидельцам, которые ни с того, ни с сего вдруг ставили на карту свою жизнь. Теперь он понимал: нет чувства более пьянящего, чем чувство смертельной опасности, а в том, что в случае провала ему головы не сносить, Лёшка не сомневался. Деньги Карась платил большие, и, что немаловажно, всегда в срок. От этих денег Лёшка сначала ошалел: большие деньги как водка или наркота – сразу с ног валят! Однако потом успокоился, прибарахлился, научился костюм носить и галстук завязывать. Трудно теперь было в Лёшке узнать вчерашнего сучкоруба: движения стали неспешными, плавными, разговор спокойный, неторопливый. Даже на людей высокого роста Алексей умудрялся смотреть свысока. В левой руке носил теперь Цыганков настоящий английский кожаный саквояж, а в пальцах правой дымилась ароматная дорогая сигара. Одежду, которую ему Карась выдал, Лёшка давно поменял: теперь он носил лёгкое демисезонное пальто модного покроя, с клетчатым кашне на плечах, и дорогой тёмно-синий костюм. Для полного антуража заказал Лёшка себе очки в тонкой золотой оправе. Зрение у него было отменное, но очки, стёкла у которых были простые, без диоптрий, придавали ему лёгкий налёт интеллигентности. После первой поездки приобрёл он золотой перстень-печатку, размером с хороший болт.
– Ты бы ещё на шею цепуру золотую повесил, как у бандюков! – сказал ему Жорка Карась, когда Лёшка похвастался перед ним покупкой. После этого Лёшка перстень с пальца снял и заменил тоненьким обручальным кольцом.
– Соображаешь! – похвалил его тогда Карась, глядя, как уместно смотрится скромное колечко на холёном Лёшкином пальце. За собой Лёшка теперь следил, как фраер последний: стригся и красился в блондина только в московских салонах, регулярно делал маникюр и загорал в солярии. Нравилась это Цыганкову, почувствовал Лёшка вкус к шикарной жизни. Скажи ему кто-нибудь лет пять назад, что он как пидор [66] будет ногти полировать, не задумываясь, в рыло бы дал! А сейчас он кулаками махать не спешил, всё больше миром решал.
66
Пидор (угол. жаргон) – извращённое название педераста – пассивного гомосексуалиста.
– Хватит, отмахался! – сказал он себе. – Нынче я другой масти.
После каждой удачной сделки садился Лёшка в такси и ехал в загородный ресторан, где его хорошо знали и принимали со всей душой: щедр был Лёшка на чаевые. Заказывал он в ресторане много, но не абы что, а блюда дорогие, с утончённым вкусом, пил не водку, а «Хенесси». После ужина шёл Лёшка в свой номер, где ему паренёк шустрый на выбор девочек предлагал. Знал паренёк вкус Лёшкин и всегда ему угодить старался. Любил Лёшка женщин статных, полногрудых, но не вульгарных, а в любви и других чувственных наслаждениях толк понимающих. Иногда Лёшка позволялся себе небольшое излишество: заказывал двух грудастых, слегка перезрелых жриц продажной любви, и на большой гостиничной кровати, зарываясь между их пышных форм, отогревался душой и телом. После ночи любви покупал Лёшка билет в «СВ» на скорый поезд, и, предварительно позвонивши Карасю, уезжал к себе на малую родину.
И так раз за разом! И с каждым разом всё лощёнее становился Лёшка, всё вальяжней. При очередной встрече даже Шершавый не выдержал.
– Ты бы, сибирячок, попридержал бы гонор свой, а то больно заметный стал, как павлин средь колхозных кур. Того и гляди, «заметёт» тебя «ментовка» для проверки, а на проверку что выйдет? – процедил сквозь зубы Шершавый, морщась от элитного Лёшкиного парфюма.
– Не «заметёт»! – свысока ответил Леха. – Она таких, как ты, «гопников» [67] тормозит, а приличным людям она честь отдаёт.
67
Гопник, (угол. жаргон) – производная от понятия «гоп-стоп» – ограбление, то есть грабитель.
В тот раз ему повезло: увернулся он от кулака обиженного сотоварища. Второй раз ударить Шершавый не успел, потому как мимо проезжал милицейский патруль, который хотел их с Лёшкой, как нарушителей общественного порядка, в кутузку забрать, но обошлось, договорились на месте. Лёшка тогда не пожадничал, сунул сержанту пятитысячную банкноту, чем и замял дело. Но Шершавый на него обиду затаил.
– Ты теперь, землячок, под ноги смотри хорошенько, а то неровен час, споткнёшься! – злобно процедил партнёр и плюнул Лёшке на лакированные туфли.