Клуб Мефисто

Герритсен Тесс

— Да.

— Я не могу. Наука — тоже. Просто зло существует.

Он кивнул.

— Совершенно верно. Оно просто существует и всегда было с нами. Некая реальная сущность, живущая среди нас, преследующая нас. Выжидающая удобного случая насытиться. Многие не знают о зле и не узнают его, даже когда оно касается их, проходя по улице. — Говоря эту фразу, он перешел на шепот. На мгновение воцарилась тишина, и до слуха Мауры донеслись потрескивание дров в очаге и приглушенные голоса в соседней комнате. — Но вы другое дело, — прибавил он. — Вы видели зло своими собственными глазами.

— Я видела только то, что видят детективы по расследованию убийств.

— Я говорю не о повседневных преступлениях. Не о мужьях, убивающих жен, и не о поставщиках наркотиков, отстреливающих конкурентов. Я говорю о том, что вы видели в глазах своей матери. О вспышке. Искре. Не божественной — дьявольской.

В дымоходе загудел воздух — от усилившейся тяги из очага взметнулось облачко пепла и тут же осело, наткнувшись на каминный экран. Пламя задрожало, словно испугавшись незримого вторжения незваного гостя. В комнате вдруг повеяло холодом, как будто из нее разом ушли все тепло и весь свет.

— Прекрасно понимаю, — сказал он, — почему вам не хочется говорить об Амальтее. Ужасно, когда есть такие родственники.

— Она не имеет ко мне ни малейшего отношения, — возразила Маура. — Не она воспитывала меня. И вообще о ее существовании я узнала лишь несколько месяцев назад.

— И все-таки для вас это опасная тема.

Она перехватила его взгляд.

— Мне действительно все равно.

— Странно, если вам и правда все равно.

— Грехи родителей не передаются нам по наследству. Как и добродетели.

— Иные наследственные черты бывают слишком ярко выражены, чтобы их не замечать. — Он указал на портрет над камином. — Шестнадцать поколений отделяют меня от этого человека. Но даже я не в силах избавиться от его наследия. Мне никогда не отмыться от того, что он содеял.

Маура поглядела на портрет. И снова ее поразило сходство между сидящим перед нею живым человеком и лицом на холсте.

— Вы говорили, эта картина — ценная фамильная реликвия.

— Не могу сказать, что я был рад ее унаследовать.

— Кто он?

— Монсеньор Антонино Сансоне. Портрет был написан в Венеции в тысяча пятьсот шестьдесят первом году. Когда монсеньор был в зените могущества. А можно сказать — в бездне безнравственности.

— Антонино Сансоне? Это же ваше имя!

— Я его прямой потомок.

Маура присмотрелась к портрету.

— Но ведь он же…

— Был священником. Вы это хотели сказать, верно?

— Да.

— На рассказы о нем может уйти вся ночь. Как-нибудь в другой раз. Скажу только, что Антонино не отличался благочестием. Он вытворял с другими людьми такое, что, без сомнения, повергло бы вас в ужас… — Он замолк. — Таким предком нельзя гордиться.

— И тем не менее в вашем доме висит его портрет.

— Как напоминание.

— О чем?

— Взгляните на него, доктор Айлз. Похож на меня, не правда ли?

— Даже страшно как.

— В сущности, мы с ним как братья. Поэтому он здесь и висит. Напоминает мне, что у зла человеческое лицо, и порой благообразное. Можно пройти мимо такого человека, заметить, как он вам улыбается, и при этом даже не догадываться, что он о вас думает. Вы можете сколько угодно всматриваться в его лицо и никогда не поймете, что на самом деле скрывается под маской. — Он наклонился к ней, и свет от камина заиграл на седых волосах, как на серебряном шлеме. — Они похожи на нас, доктор Айлз, — тихо проговорил он.

— Они? Вы говорите о них как об отдельном виде.

— Может, так и есть. Пережиток далекого прошлого. Все, что я знаю, — они не такие, как мы. И единственный способ их узнать — отслеживать то, что они творят. Идти по кровавым следам, прислушиваться к стонам и воплям. Искать то, что большинство полицейских в силу непомерной занятости просто не замечают, — присущий им стиль. На фоне отзвуков повседневных преступлений, обычных убийств мы видим точки наивысшего напряжения. Ищем следы чудовищ.

— Кто эти «мы»?

— Люди, собравшиеся здесь сегодня вечером.

— Ваши гости?

— Мы все верим, что зло не просто понятие. Оно реально и имеет физическое воплощение. У него есть лицо. — Он немного помолчал. — Каждый из нас хоть раз в жизни видел его во плоти.

Маура удивленно приподняла брови.

— Сатану?

— Называйте, как хотите. — Он пожал плечами. — У него издревле было много имен. Люцифер, Абигор, Самаэль, Мастема. В каждой культуре у зла есть свое имя. Я и каждый из моих друзей сталкивались с ним лично. Мы видели его силу, и, признаться, нам страшно, доктор Айлз. — Он поймал ее взгляд. — А сегодня больше, чем когда бы то ни было.

— Так вы думаете, убийство в вашем саду…

— Имеет к нам самое прямое отношение. К тому, чем мы здесь занимаемся.

— И чем же?

— Мы изучаем деяния извергов. У нас в стране. И по всему свету.

— Клуб кабинетных детективов? Я так понимаю.

Маура снова посмотрела на портрет Антонино Сансоне, наверняка стоивший целое состояние. Впрочем, ей хватило и первого взгляда на гостиную, чтобы понять — у хозяина дома денег куры не клюют. И времени на всякие чудные увлечения — хоть отбавляй.

— Почему же все-таки эту девушку убили в моем саду, доктор Айлз? — спросил он. — Почему выбор пал на мой дом и на этот конкретный вечер?

— Так вы полагаете, все дело в вас и в вашем клубе?

— Вы же видели рисунки у меня на двери. И те, с места убийства в сочельник.

— Но я понятия не имею, что они означают.

— Перевернутые кресты — давно известный сатанинский символ. Но меня больше интересует круг, начертанный мелом в доме Лори-Энн Такер. На кухонном полу.

Отрицать факты смысла не было: этот человек все уже знал.