Клубничный Яд
Шрифт:
— Ха-ха, — отвечает Ребел, толкая меня в плечо, из-за чего мой смех становится громче. — Мы не всегда спасаем город от внешнего мира.
— Ты имеешь в виду, не всегда его коррумпируете своим бизнесом и своим существованием?
— Ты, — он подходит к столу для аэрохоккея, — Ничего не знаешь о том, что мы делаем. А теперь приготовься к тому, что я надеру тебе задницу, — он поднимает биту с белого стола и протягивает ее мне.
Смеясь, я беру биту, мой взгляд падает на мужчину, сидящего в углу комнаты на шезлонге с книгой в руках. Открытая книга закрывает
Его предплечья покрыты татуировками, и, я уверена, всё его тело тоже. Я не вижу его лица, но чувствую напряженность даже отсюда. Он расслаблен, но его осанка жесткая, настороженная. Его руки выглядят сильными, вены выпирают, когда он держит книгу, медленно перелистывая страницы. Из-под воротника видно часть татуировки, которую я не могу рассмотреть с такого расстояния.
Еще один мужчина, который раскрывает только часть своих карт, прежде чем выложить королевский флэш36 на стол.
Он немного меняет позу, и я прищуриваюсь, желая увидеть его лицо. Но он лишь скрещивает ноги, положив одну лодыжку на другую. Его пальцы крепче обхватывают твердую обложку книги, привлекая мое внимание к татуировке на костяшках его пальцев. Каждая буква складывается в слово «hush37».
Хулиганы… Что-то мне подсказывает, что я оказалась в змеином гнезде.
Мои глаза снова находят Ребела, который наклоняется, чтобы включить стол для аэрохоккея. Звук вентилятора заполняет комнату.
Тишина. Ребел упоминал мужчину по имени Гоуст, который не говорит, и мне становиться интересно, какая у него история.
— Это Гоуст? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Он не будет мешать.
— Почему он не говорит?
Ребел толкает ярко-синюю шайбу по столу, и я наблюдаю, как она плавно скользит ко мне.
— Не знаю, — говорит он. — Он никогда не говорил. Ни тогда, когда Шон нашел его, ни сейчас.
Когда Шон нашел его… Мое любопытство к этой банде изгоев и их роли в этом городе достигает пика.
— Он нас слышит?
— Ты говоришь достаточно громко, так что, вероятно. Он не глухой, Бьянка, он не говорит по собственному выбору. И ему нравится уединение, — Ребел кивает на шайбу. — Ты первая. Я дам тебе фору в пять очков, потому что собираюсь разнести тебя в пух и прах.
Моя улыбка растет, и я уверенно поднимаю подбородок.
— Не нужно, — говорю я, подбрасывая шайбу большим пальцем, прежде чем поймать ее и со всей силы бросить на стол. — Эй, Гоуст… — окликаю я, не отводя взгляда от Ребела, глядя ему прямо в глаза. — Ты когда-нибудь видел, как взрослый мужчина плачет?
Я не ожидаю ответа, и не оборачиваюсь, чтобы увидеть его реакцию. Часть меня знает, что никакой реакции не последует.
Но если мне предстоит умереть от руки Хулигана, я собираюсь сделать так, чтобы каждый из них увидел, что я — человек, прежде чем они это сделают. Похоже, Килл не собирается возвращаться, а если он вернется, то не зайдет ко мне. Я не уверена, получаю ли я еще его защиту, или получала ли ее вообще. Он оставил меня на попечение Ребела. Что, в общем, меня устраивает —
Когда придет время избавиться от меня, выстрелит ли Ребел? Сможет ли он? Или это сделает Гоуст?
Независимо от моих тревог, я выбралась из своей комнаты. В этот момент я развлекаюсь. И почти забываю, что являюсь их пленницей. А если подумать, это ничем не отличается от жизни дома. Жить в страхе, что кто-то из этих людей заберет мою жизнь. Или жить в страхе перед тем, что меня выдадут замуж за Лоренцо Моретти.
Всё одинаково, на самом деле.
Только вот одна смерть будет быстрой, а другая, возможно, продлится всю жизнь.
Нервно постукивая большим пальцем по рулю в такт «Burn» группы The Cure, я мчусь вперед по камням и гравию, входя в повороты так, что любой нормальный человек уже перевернул бы машину. Обычно я не вожу свою малышку так жестко. Ей нравится нежная рука и легкая нога. Но она чувствует мое состояние, она всё понимает. Иногда она позволяет мне выпустить агрессию. Иногда ей нравится пожестче.
В конце концов, это маслкар.
Наблюдая, как густой лес сливается в сплошную зеленую стену за окном, я проезжаю мимо дороги, ведущей к дому Шона. Этот путь мог бы вести прямиком в адское пламя — место, в котором я когда-то думал, что буду процветать. Сейчас я уверен, что потеряю в нем рассудок. Или, по крайней мере, контроль над собой, чтобы не задушить свою маленькую итальянскую клубничку. Вместо этого я сворачиваю на другую дорогу, которая приведет меня к стрельбищу.
Из-за Бьянки Росси я стал пиздец одержимым. Я полностью перешел на темную сторону своей навязчивой идеи. Я почти сдаюсь, зная, что бороться бессмысленно. Не могу контролировать свое желание видеть ее извивающуюся подо мной, так же как не могу контролировать свое влечение к ее запаху, гладкой оливковой коже и этому непослушному гребаному поведению, которое должно было бы меня злить настолько, чтобы заставить ее замолчать. Но всё это лишь усиливает желание отшлепать девушку, а затем перевернуть и поцеловать до безумия.
Я никогда в своей чертовой жизни не хотел поцеловать женщину так сильно. Или вообще. А теперь я мечтаю зацеловать эту маленькую капризную девчонку с ног до головы. И, возможно, прикусить ее внутреннюю сторону бедра, где кожа особенно нежна, чтобы услышать ее мягкие стоны и бесшумные вздохи.
Я потерял себя на мгновение. Я потерял себя в ней.
Четыре гребанных дня я не перестаю думать о том, что произошло между мной и этой огненной маленькой женщиной. Каждый раз, когда я делаю передышку, меня накрывает видение ее обмана, и я снова сжимаю зубы так, что они чуть не трескаются. Шон занял меня работой, но это не помешало воспоминаниям прокручиваться в моей голове, как сценам из ужасного фильма. Каждый раз, когда я врезаю кулаком в лицо очередному неудачнику, перед глазами стоит ее испуганный взгляд, когда она поняла, что я увидел, как ее тонкие пальчики обхватили рукоять моего ножа. А перед тем, как вонзить лезвие в очередного ублюдка, я представлял, как это самое лезвие вонзается мне в шею, пока мой язык, словно хищный зверь, впивается в киску Рыжей.