Клубок со змеями
Шрифт:
Юный вавилонянин, с трудом шевеля губами, произнес:
— Это бесчестно.
Я фыркнул:
— Ты среди разбойников. Здесь свои понятия о чести.
— Вы не можете...
Я резко вскинул руку, прерывая его бессмысленные потуги:
— Ты повидался со своим отцом? Повидался. Пусть встреча прошла и не так, как ты этого хотел, но я свое обещание выполнил. Большего требовать от меня ты не вправе, — тут я приблизился к нему и угрожающе поднял голос, — ты вообще не вправе ничего требовать от меня.
Такой уверенности и твердого стержня внутри себя я никогда не замечал. Даже в ледяных глазах ассирийцев вспыхнули
— Что вы делаете?! — возмущенно вскрикнул тот.
— Прости, Тарару.
— Простить?!
— Да, — я качнул головой, — честно признаться, я сам не рад тому, как поступаю. Боги решили сыграть с тобой злую шутку. Но я не могу пойти на попятную. Мы слишком далеко зашли. Ты должен это понимать.
Тарару смотрел на меня, широко раскрытыми глазами. Его лоб покрылся испариной. Он предпринял отчаянную попытку вырваться из цепкого захвата могучих рук, но это было равносильно попытке убежать ото льва с булыжником на шее. Осознав тщетность своих попыток освободиться, Тарару истошно завопил. В его крике угадывалась нестерпимая душевная боль и отчаяние, которые, быть может, и растрогали меня, если бы на кону не стояли богатства Вавилона.
Поэтому я холодно добавил:
— Свяжите его и засуньте кляп в рот. Иначе этот идиот привлечет ненужное внимание.
— Отправить его в лагерь? — поинтересовался Гасан.
Я секунду поразмышлял над его предложением, но затем покачал головой:
— Нет. Возьмем с собой.
— С собой? — удивилась Бастет. — Но зачем?
— Этеру укрылся в Этеменанки, — пояснил я, — его охраняют лучшие воины Вавилона. Мы не сможем прорваться внутрь. Если Этеру еще сохранил какие-то чувства к своему сыну, он сам выйдет к нам.
Аккуратно выглянув из-за угла хижины, я бросил взгляд на широкую дорогу, ведущую через западный пригород в сторону ворот. Даже в ярмарочные дни она не бывала настолько запружена людьми, как сейчас. Поток городских беженцев, покидающих Вавилон, простирался от самых врат и, подобно реке, тек в сторону от стен. Его передний конец уже вот-вот готов был поравняться с моим взором. Разношерстная толпа людей двигалась на запад, наполняя округу возбужденными голосами. Возглавляла процессию большая повозка, в которую были впряжены двое крепких обнаженных и загорелых мужчин, чья обветренная кожа не могла скрыть многочисленные шрамы и следы от ударов кнутом. Обливаясь потом, они тащили на себе телегу, груженную различными мешками, полными утвари и внушительного размера сундуком, на котором восседал знатный вавилонянин. С длинной завитой черной бородой и обнаженный по пояс, он «щеголял» широкой юбкой, сшитой из прекрасной фиолетовой ткани, украшенной позолоченным поясом. В правой руке вельможа сжимал толстый кнут, которым неустанно наносил новые отметины на спины своих рабов.
— Шевелитесь, сыны шлюх! Я не собираюсь торчать здесь весь день, дожидаясь того момента, как хетты доберутся до моих мин серебра!
Подгоняемые ударами хлыста, рассекающего воздух с неприятным свистом, рабы, с напряженными венами на руках, продолжали тащить на своем горбу повозку хозяина. А тот поливал их градом ударов с завидным усердием и сыпал всевозможными проклятиями. Сделав очередной небольшой рывок, телега наткнулась на камень. В результате ее сильно тряхнуло и накренило влево. Несколько мешков выпало из повозки прямо на дорогу. Узел на одном развязался, и в лучах солнца, все больше пробивающихся сквозь пелену облаков, заблестели серебряные монеты.
Вельможа, чудом удержался, вцепившись в сундук, истошно завопил:
— Ублюдки! Дерьмо гиен! Это вы нарочно сделали! Вы жаждете моего разорения и погибели!
— Простите нас, господин, — промямлили рабы, даже не пытаясь увернуться от очередной порции ударов хлыстом и покорно собирая рассыпавшиеся по земле монеты.
— Тупые ослы! Вам нет прощения! — продолжал визжать вавилонянин, вид которого начинал вызывать у меня отвращение.
Хвала богам, его образ быстро скрылся от моих глаз за лицами других беженцев, поспешно обходивших застрявшую на дороге повозку. Каждый думал в ту минуту только о себе. Группа купцов, в одинаковых белоснежных одеяниях, проходили мимо, взволнованно переговариваясь и обсуждая происходящее. Их повозки с запряженными быками следовали за ними.
— Они проникли за стены на севере и движутся в сторону царского дворца, — тревожно говорил один.
— Нужно поспешить, если мы не хотим попасть в руки иноземцам, — произнес второй.
— Что же мы теперь будем делать?! — визгливо провозглашал третий, нервно жестикулируя и взывая непонятно к кому — то ли к богам, то ли к своим спутникам.
«Все не так радужно, как я предполагал. Как только хеттские войска захватят царский дворец, они двинутся на юг по Дороге Процессий к Эсагиле, а там и до Этеменанки рукой подать, где скрывается Этеру. Нельзя допустить, чтобы люди Хатти забрали добычу у нас из-под носа».
Перед тем, как выйти на улицу и продолжить движение в сторону ворот, я еще раз окинул местность взглядом в поисках вавилонских стражников, но таковых не обнаружил. Однако мои глаза кое на чем все-таки остановились.
Она стояла там. На противоположной стороне улицы. Сохранив все тот же вид, который имела в день, когда я видел ее последний раз. Зацепившись за нее взором, я невольно вздрогнул и крепче ухватился за рукоятку меча. Ее крыша так и осталась валяться внутри с обрушенной балкой. Дверь, слетевшая с одной петли, болталась на ветру, который безудержно резвился внутри. У входа примостилась узкая скамейка, пробудившая еще больше воспоминаний. Казалось, не так давно я сидел на этой самой скамейке вместе с Сему, узнавая из уст последнего о том, что его любимая женушка подчистую разворовала все семейные ценности...
Понимая, что напрасно трачу время на бессмысленные думы о прошлом, я никак не мог оторвать взгляда от заброшенной хижины. Против собственной воли, мой мозг все больше погружался в прошлое. Этому даже не мешали возбужденные крики проходившей мимо толпы, которая уже давно скрыла от моих глаз безрадостную картину опустевшей хибары. Но я продолжал смотреть сквозь людей, будто вовсе не замечая их.
И неизвестно, как долго продлилось мое оцепенение, если бы Бастет мягко не коснулась моего плеча: