Клятва, которую мы даем
Шрифт:
Потому что это Коралина.
Я – тот голос, который ей нужен. Она – те уши, к которым я хочу обратиться.
– Я не шизофреник.
Ее глаза расширяются, но, к ее чести, она быстро приходит в себя. Это лучше, чем я ожидал от ее первоначальной реакции. Я чувствую себя так, словно во мне открылись шлюзы, и поток воды, который удерживался, начинает литься.
Она вытекает из меня, как кровь из разорванных вен.
– Когда мне было двенадцать, – я прочищаю горло. – Я несколько месяцев ходил к психиатру. Мои родители были напуганы тем, какой я замкнутый. Они думали, что общение
Даже спустя столько лет я вижу, как я, уменьшенная версия себя, прихожу на эти встречи, часами сижу на кожаном диване, играю в шахматы и разговариваю ни о чем.
Со мной все было в порядке. Я просто был тихим.
– Я закончил свой дневной сеанс и ждал, когда мама заберет меня, когда услышал плач девочки. Я подумал, что она может быть в беде, поэтому пошел на звук. Шел на него, пока не обнаружил, что мой врач издевается над маленькой девочкой, – я вздрагиваю, на секунду отводя взгляд от Коралины, вспоминая вспышки того, что я видел. – Я запаниковал и начал кричать. Я просто хотел помочь ей, привлечь чье-нибудь внимание, чтобы его остановили. Но в итоге я узнал, как далеко заходят мерзкие люди Пондероза Спрингс, чтобы скрыть свои секреты.
Я рассказываю Коралине о том, как они накачали меня успокоительным, и когда я очнулся в больнице, то слушал, как этот ублюдок-психотерапевт говорил моим родителям, что у них сын-шизофреник.
Ярость закипает в моих жилах, когда я вновь переживаю воспоминания о том моменте, ощущая горечь предательства на своих губах, когда я умолял их выслушать меня, двенадцатилетний ребенок, умоляющий своих родителей доверять ему.
В тот день я умер. Не тогда, когда убили Розмари, а именно в тот день я умер.
Сына, которого они знали, которого растили, больше не было. Я умер и был заменен чем-то, что мне не принадлежало. Я стал гребаным трупом, и никто, кроме меня, не мог учуять мой гниющей запах.
Самое страшное? Я не могу на них обижаться.
Не тогда, когда у них не было выбора. Один врач сказал им, что все, что я видел в тот день, было галлюцинацией. Мысли в моей голове теперь запятнали мою реальность. Мать и отец были в ужасе за меня. Все, чего они хотели, – это помочь.
– Какое-то время они заставляли меня поверить в это. Что я все это придумал, – я провожу руками по лицу. – Потом я встретил Розмари.
Потом я встретил Рози, и все изменилось.
– Это ведь она была той девочкой, которую ты видел, да? – спрашивает Коралина, двигаясь ближе по мне, обнимает меня и ногтями поглаживает кожу головы.
Я киваю.
– Она никогда бы не рассказала мне о жестоком обращении, если бы я этого не видел. Никогда не рассказывала мне, почему она вообще ходила к психиатру. Рози умела хранить секреты. Даже от меня.
Я не знаю, почему мы никогда не встречались до того, как нам исполнилось пятнадцать, но, похоже, Вселенная знала, что мы нужны друг другу, чтобы выжить.
– Я пообещал ей, что никогда никому не расскажу, и она пообещала верить мне, когда я сказал ей, что голосов не было, что я не схожу с ума.
Я прожил всю свою жизнь с фальшивым диагнозом «шизофрения», чтобы сохранить ее тайну. Чтобы обезопасить ее. Потому что
– Мой психический срыв после возвращения Сэйдж был настоящим. Вся эта травма от потери Роуз, это просто... – я выдыхаю, прижимаясь к рукам Коралины. – Это было ужасно, но госпитализация была лучшим решением для меня. Если бы этого не случилось, меня бы здесь не было. Я бы сам не узнал правду.
Головной боли нет, только полное облегчение.
Плотины внутри меня рушатся сами собой. Я больше не чувствую себя запертым в собственной голове. Я – стремительная река, текущая, чувствующая.
– Ребята, – бормочет она. – Они не знают?
Я качаю головой.
– Рассказать им тогда означало бы предать Рози. Я не мог так с ней поступить.
Даже если бы мне этого хотелось. Даже несмотря на то, что я умолял ее позволить мне рассказать им, просто чтобы мои самые близкие друзья знали меня таким, какой я есть на самом деле, а не тем, кем меня считают в этом городе.
Но она отказалась, это был наш секрет. Я не мог рассказать им правду о Розмари. Поэтому я проглотил ее, разжевал, как гвозди, и жил с тем, что они протыкали мне горло каждый раз, когда я открывал рот.
Пока я просто не перестал говорить, потому что врать им было чертовски больно.
– Когда будешь готов, – шепчет она, зевая, – сам им расскажешь. Я буду с тобой. Мы можем сделать это вместе.
Я смотрю на нее, подношу ладонь к ее щеке и провожу большим пальцем чуть ниже глаза. Уголки ее губ приподнимаются в легкой улыбке. Видеть ее такой, уязвимой и открытой, я наполняюсь теплом.
Эта девушка – не проклятие, и никогда им не была.
Она – чертов подарок.
29. РОЗОВЫЕ ГВОЗДИКИ
Коралина
Последнее место, где я ожидал оказаться в своей жизни, – это у могилы Розмари Донахью.
Я не знала ее.
Мы ни разу не общались, у нас почти не было общих занятий. Я не пришла на ее похороны, хотя вся школа пришла. Я не знала ее.
– Надеюсь, ты любишь гвоздики, – бормочу я обветренному камню в земле, устанавливая купленные цветы на ее надгробии. – Гугл сказал, что розовые должны символизировать благодарность или что-то в этом роде.
Я воздерживаюсь от того, чтобы стукнуть себя ладонью по лбу. Что она сделает? Вернет их, если ей не понравятся эти гребаные цветы?
С моей стороны это уже кажется глупостью, как будто я все порчу. После прошедшей ночи с Сайласом, после того, как я услышала его историю, его правду, а затем не спали до рассвета, разговаривая, сегодня я хотела сделать только одно.
Я хотела поговорить с Розмари.
– Я знаю, это, наверное, действительно странно, что я вот так заявилась. Мы не знаем друг друга, но я не чувствую, что ты мне совсем чужая. Я влюбляюсь в человека, которого ты когда-то любила, и мне кажется, что это каким-то образом связывает нас. Я имею в виду, мы должны быть в некотором роде похожи, верно? Нам нравится один и тот же типаж.