Клятва Маат
Шрифт:
19
В Фивы я прибыл в конце дня спустя несколько дней после того, как покинул рыбацкую деревушку. Весь путь меня не покидало чувство неуемного слежения, но, добравшись до города, я понял о его несостоятельности.
Дома из песчаника располагались по обе стороны дорог, идущих от главной улицы. Не отказавшись от удовольствия лицезреть прекрасный город, я решил провести несколько часов за прогулкой по шумным улицам и знакомством со здешними культурными ценностями.
На прилавках торговцев лежали разнообразные товары, которые, со слов самих торгашей, привезены со всех уголков Египта. Большая часть торговцев были из соседних государств – Греции, Вавилона, Персии и многих других. Торговля товарами, привезенными с других земель, пользовалась большим спросом и местные богачи, жившие ближе всех к центральной площади, могли позволить их себе. Не только богачи, но и люди, чьим основным доходом служило сельское хозяйство, стояли толпами возле лавок,
Мираха я оставил в конюшне на краю города, специально построенной для торговцев или людей, ненадолго остановившихся здесь. Заплатив за стойло, я как раз и направился к центральной площади. Мирах был спокоен даже здесь, в незнакомом месте, за это я его и любил – в любой ситуации, неважно, чем она может закончиться, мой верблюд испытывал легкое чувство спокойствия. Мирах появился в нашей семье незадолго до приезда домой, после роспуска наемных приграничных войск. Купил его еще верблюжонком у торговца, недалеко от Гизы, он стал членом нашей семьи. На нем тренировался Иду, и было заметно, как они оба растут. После нападения персов Мирах стал мне верным другом, с которым мы последние несколько лет провели в пустыне. Он мог слушать часами мои мысли, бушевавшие ураганом, и даже отвечать на мои вопросы (последнее было лишь представлениями моей головы, которую каждый день атаковали палящие лучи солнца). Однако мне нравилось представлять Мираха, отвечавшим на мои вопросы, хоть как-то разбавляя пустынную жизнь.
Отдалившись от шумных торговых рядов и уединившись на небольшой лавочке возле протекающего в центре города Нила, я наслаждался протекающей водой и оставшимися финиками в мешочке. С довольно большого расстояния от торговых рядов все еще были слышны крики и ругань торговцев с покупателями.
Спустя некоторое время моего наслаждения городом и едой за углами зданий начали поблескивать чьи-то любопытные глаза. Как только мой взгляд касался тех глаз, как они с невероятной скоростью исчезали за укрытием и снова появлялись в другом месте. Детские глаза распознать не так и сложно. Около четырех детей неутомимо наблюдали за моей трапезой, словно хищник наблюдает за своей жертвой и ждет удобного момента, чтобы напасть. Такую атаку отбить будет несложно. С каждым разом глаза приближались все ближе и ближе, пока не появились на расстоянии вытянутой руки. Мальчик лет пяти-шести с осторожностью подсел ко мне, притворяясь уставшим. Я знал, что он сидит рядом со мной, но делал вид, что не замечаю его. Несколько раз мальчик сменил позу, в которой сидел, ожидая удобного момента для кражи. Положив мешочек с финиками между собой и сорванцом, я продолжал делать вид, что занят своими делами. Действия мальчишки ждать себя не заставили, быстрым движением он схватил мешочек и ринулся к своим друзьям. Произнесенный мной смешок растворился в звуках улицы, словно песок в бурлящей реке. Моя реакция без труда смогла бы обеспечить поимку воришки еще на лавочке, но я решил поиграть с ними.
Найти детей-воришек не составило труда. Их мелькавшие одежды то и дело появлялись и исчезали в общем цвете одеяний горожан. В конце концов след привел меня в небольшой закуток, уходящий в пригородную область. Выглянув из угла и свистнув, я скрылся, ожидая реакции детей, коей не последовало. Их головы были заняты радостью от новой добычи, украденной у приезжего ничего не подозревающего человека. Я свистнул еще раз. На этот раз воришки спрятали украденное за пазуху и сделали вид, что заняты разговором. Резко выскочив из угла и увидев их напуганные лица, я улыбнулся и произнес:
– За воровство следует серьезное наказание.
С лица детей не спадало удивление вперемешку с испугом.
На моей руке, протянутой для возвращение украденного, сразу появился тот самый мешочек с финиками. Решив раскрыть обман, придуманный специально для них, я развязал мешочек и высыпал содержимое. На землю упала горстка еще мокрых финиковых косточек.
На лицах детей появилась недовольная гримаса, но она сменилась горечью от обиды.
– Зачем своровали? – снова спросил я.
Ответа не последовало.
Судя по внешнему виду и пристрастию к воровству, родителей у этих сорванцов не было или были, но до собственных детей им дела не было.
Так и не дождавшись ответа от маленьких воришек, я достал из сумки, спрятанной за полами туники, лепешку, которую прикупил вместе с мешочком фиников. Как только лепешка появилась в моих руках, глаза детей загорелись, и шайка сорванцов забрала съестное и скрылась за углом. Мне показалось это странным, учитывая их постоянно голодное положение. Будь я на их месте, то разделил бы на каждого поровну, но не мне судить их действия.
Вернувшись на лавку лицезреть закат, я услышал за спиной шум. Он не был похож на тот шум, которые разносился от торговых рядов. Пытаясь удовлетворить любопытство, я развернулся и увидел несколько солдат, грубо обращавшихся с торговцами. Они орали и приказывали владельцам ларьков собирать свои и товары и проваливать. Отталкивая не успевших уйти с дороги горожан, солдаты прошлись по всем торговым лавкам. Часть товара солдаты собирали с собой, часть оставляли для последующей торговли. В основном часть товара представляла собой дорогостоящие всякого рода напитки и всевозможные закуски, запах от которых разносился на большое расстояние по городу. Такое отношение к торгашам и местным жителям удивило меня, но еще более странным мне показался призыв этих же самых солдат к тому, чтобы площадь оставалась пуста до следующего дня. Никогда такого в крупных городах не было. Но раз так происходит, где же Алексион? Глупо было бы полагать, что никто так и не стал противиться такому отношению. Раз мой старый друг ничего не предпринял, значит, на это есть свои причины. Не став больше тратить время впустую на прогулки по городу, я решил разыскать дом Алексиона. Если мне не изменяет память, его жилище находится на ответвлении от главной улицы, ведущей к противоположному берегу. Найдя поблизости мост и перейдя на другой берег, мои глаза лицезрели ту же самую картину – все лавки были закрыты, а на улице царила пустота. Иногда можно заметить спешивших в свои дома граждан и солдат, шнырявших по улицам и смотрящих за соблюдением их требований. Фивы словно преобразились – из кипящего жизнью великого города в словно опустошенную чумой забытую деревню. Весь город замер, кроме, конечно же, праздника, происходившего в главном храме города. Огни, валившие из прихрамового сада, виднелись даже здесь. Шум, доносившийся до меня, был предвестником нескорого окончания веселья.
Стараясь двигаться незаметно, я пытался найти дом Алексиона, пока не заметил все тех же сорванцов, укравших у меня мешочек с финиковыми косточками. Они двигались быстро и явно двигались целенаправленно. Вскоре шум праздника утих, на его смену пришли разговоры, доносившиеся из домов. Я не смог разобрать невнятную речь горожан, да и не пытался этого сделать, мне нужно было только одно – разыскать старого друга.
Главную цель моего визита в город постепенно затмевал интерес к маленьким воришкам. Мне хотелось узнать, почему они сразу не поделили лепешку и куда так стремительно держали путь. Перемещались они быстро, но я легко преследовал их, соблюдая дистанцию, чтобы их зоркий взгляд не заметил меня. Мы были уже далеко от центра города и через несколько уличных пролетов оказались в пригородном месте. Несколько стоящих близко друг к другу домов образовывали полукруглую стену, в центре которой находилось небольшое пространство. Несмотря на малость области в центре пространства стоял небольшой стол и пару лавочек. «Обособленное место для пьянок», – подумал я. Солдат еще на подходе к пригороду стало появляться все меньше и меньше, тут же не услышишь ни единого шороха. Один из домов, образующий полукруглую стену, стоящий ближе всех к центру, больше походил на таверну, чем на дом. Веранда, занимающая почти весь первый этаж, выдавалась дальше второго этажа, ограничиваемая старым деревянным забором. Пока я осматривал новое место, возле стола появились те самые сорванцы и сели по одну сторону от него, положив замызганную лепешку на середину стола. На мое удивление из дома, похожего на таверну, послышались голоса и на веранде появились двое мужчин – оба были похожи друг на друга, отличались лишь телосложением. Подойдя к хлипкому забору, они увидели детей. Издалека я не слышал, о чем они говорят, но по жестикуляции и кривому от гнева лицу догадывался. Воровали они не для себя, а для них!
Спустившись с веранды и направившись к лавочкам, двое мужчин сели с противоположного конца стола. Пивной живот одного из мужчин еле пролез в зазор между столом и лавочкой, заставляя его сесть дальше от стола. Слова приобрели разборчивый характер, и я услышал тему разговора детей и мужчин, приблизившись к таверне.
Второй, с толстым пузом, возмущался все больше по поводу одной-единственной принесенной лепешки. Но у другого тема для волнений отличалась обычным недовольством, который испытывал жирдяй. Он вечно потирал руки и оглядывался на второй этаж таверны. Подойдя еще ближе и укрывшись в придомовом закутке, я четко слышал разговор:
– Да пес с этой лепешкой! У нас есть дела поважнее, увалень. Тебе лишь бы пожрать. Сколько лет не знал о тебе, а потом свалился на мою голову! – ругался худощавый.
– А вы что подслушиваете, мерзотня? Если из-за вас эти люди с нас шкуру спустят, то во всем обвиню вас!
«Что за люди, которые должны спустить с них шкуру?» – подумал я про себя.
В закутке, ставшим моим укрытием, лежало много мешков, видимо, предназначенных для продажи, а на заборчике стояли горшки с растениями, которые скрывали мое присутствие. Однако скрывая меня, они открывали отличный вид для наблюдения за разговором, который привлек мое внимание и финал которого я хотел бы услышать.