Клятва Маат
Шрифт:
– Прошу прощение за грубость, – извинилась Темира, – мы и правда должны вас благодарить.
Девушка поклонилась. Едва заметно бросился в глаза жест, показанный ее мужем, – он легонько ударил жену по ноге, словно говоря – «ты не обязана перед ним извиняться». Панахази не заметил, что его жест бросился мне в глаза, и продолжил уплетать ужин.
Младшая дочь главы деревни не вмешивалась в наш разговор, но изредка спрашивала о чем-то Зану. Та лишь качала или мотала головой в ответ.
Несмотря на весьма напряженный разговор, последующая часть ужина прошла в спокойной обстановке. Рамас рассказывал о его приключениях
За время ужина солнце полностью скрылось за песчаными дюнами и на небе россыпью появились звезды, а Великий Нил отражал серебристое скопление на небе. Большинство жителей давно погасили свет в домах. Огоньки мелькали в единичных постройках, но вскоре резко гасли, словно факел в песчаной буре.
Отужинав и отблагодарив хозяина и хозяек дома, я начал собираться в путь. Шарф и платок не успели высохнуть за время ужина. Оно и к лучшему, песчинки не будут проникать сквозь ткань и затруднять дыхание, захлестывая меня приступом кашля. Мои мысли и взор вновь обратились к родному дому (его можно легко найти, если есть крупные ориентиры, таким являлся Нил). Воспоминания о задорном смехе Иду и нежной коже Наимы перенесли меня в беззаботные деньки, которые я проводил вместе с семьей. «С ними все хорошо», – успокаивал я себя. Так оно и было, я чувствовал душой.
Я услышал шаги, прервавшие мои воспоминания о доме и семье. Обернувшись, я увидел ковыляющую ко мне Темиру. В руках она несла грязную посуду. Поняв, куда она направляется, я решил ей помочь. Она с радостью приняла мое предложение.
– Знаете, мой отец давно так не чувствовал себя хорошо. Вы напомнили ему о прошедших днях, отчего он буквально загорелся.
Жестикуляция дочери Рамаса придавала ее словам чувственности. В ее наряде произошли изменения – девушка расслабила ткани, покрывающие живот, тем самым наполовину обнажив его.
– Я рада, что вы разобрались с этими персидскими воинами. В нашей деревне мало интересного и не происходит ничего примечательного. Только если за дело не берется мой муж, он любит впутываться в неприятности.
Говоря о своем муже, девушка улыбалась.
– Моя заслуга в этом наполовину. Твой отец помог мне в нужный момент, и за это я ему благодарен.
Девушка вела себя по-другому, не так как во время ужина. Муж имел на нее влияние, и это отражалось на ней.
– Из каких войск вы будете? – продолжала задавать вопросы девушка, а я на них любезно отвечал.
– На границе с дружественными Та-Кемету государствами.
– Стало быть рядом с Персией?
– И не только.
– Я видела, как вы сражаетесь. Это впечатляет. Быстрые и четкие движения настигали перса врасплох.
– Признаюсь, этот наемник был сильнее меня, поэтому я и применил некие трюки, чтобы его одолеть.
Темира резко переменила тему разговора:
– У вас есть семья, Маджет? – с интересом спросила девушка.
Ответ последовал сразу:
– Да.
Любопытствовать девушка дальше не стала, слыша тон, с которым я ответил на вопрос.
– Вашей семье повезло с таким защитником, – улыбнулась Темира.
– А вашей с такими дочерями, – отвечая на ее комплимент, произнес я.
Девушка засмущалась и добавила:
– Простите мою младшую сестру за столь неприличное поведение в вашу сторону. Смотреть на вас и не скрывать это выглядело некрасиво.
В ответ я качнул головой.
Прочистив течением заводь от успевшей накопиться грязи, мы вместе с Темирой промыли от ужина посуду. Она еще что-то хотела сказать, но не стала говорить. Я догадывался, что разговор о семье проявлялся не только интересом со стороны девушки, но и решение насчет дальнейшей жизни Заны. Не дожидаясь ожидаемого вопроса, впервые за время разговора повернул голову в сторону девушки и произнес:
– Зана обретет семью, которой теперь для нее будет являться моя. Но для начала я покончу со всем, что может представлять опасность для ее будущей семьи. Но пока тебе придется позаботиться о ней. Я понимаю, что скоро ты сама стаешь матерью, о ней кто-то должен позаботиться, потому что взять девочку с собой будет ошибкой. Один раз я уже допустил подобное и оставил ее без семьи и не могу допустить и ее смерти.
Темира понимающе кивнула, взялась за помытую посуду и таким же ковыляющим шагом направилась на льющийся из дома свет. Не успела она отойти от меня, как добавила:
– Отец предлагает вам ночлег. А завтра продолжите свой путь. И еще, можете ехать сразу как покажутся первые лучи солнца, я поговорю с девочкой.
Ее слова были быстры, отчего девушка не дождалась ответа, настаивая на предложении ее отца.
16
Недолго думая, я решил принять любезное приглашение главы деревни. Рамас разрешил переночевать у себя и даже выделил мне отдельное место в своем, отличавшемся ото всех здешних строений, доме.
Старик снова пригласил меня за стол, и мы вместе испили вина (я уже и забыл о сладковатом привкусе этого напитка). После этого я направился на место ночлежки, где меня ждала мягкая подстилка (хоть что-то после ночей, проведенных в пустыне).
Ночное небо дарило бесчисленное множество ярких звезд, рассыпанных по темному пространству. Великий Нил окрасился беловатым цветом. Все это я замечал сквозь полузакрытые глаза – усталость давала о себе знать, мне необходим крепкий сон, но с таковым я расстался уже очень давно, и ночь зачастую проходила, как сменяющие друг друга картинки сна и яви. На месте моего ночлега расположился добрый слой сена и ткань, призванная служить мне покрывалом, и… две небольшие чашки. Взяв одну из них и поднеся поближе, я почувствовал слабый винный запах и улыбнулся. В это время ко мне подошел Рамас с бутылкой в руках. Я догадался о содержимом этой бутылки.
Место, где мы с Рамасом устроились, служило небольшим балконом, заставленным большим количеством пустых бочек. О их назначении было несложно догадаться, учитывая нескрываемое пристрастие Рамаса к вину. Бочки стояли таким образом, что образовывали небольшой коридор, где мы спокойно сидели, свесив ноги за пределы балкона.
Семья Рамаса уже спала, поэтому мы старались говорить вполголоса. Иногда на кухне слышались шаги, но они сразу растворялись в ночной тиши.
Первые две чашки вина мы выпили, не произнеся ни слова, лишь иногда переводя взгляд с рук, державших опустошенные чаши, на пустыню, остывающую после жаркого дня. Наливая третью, Рамас первый прервал молчание: