Клятва московской принцессы
Шрифт:
– Егор Орлов, – ответил на крепкое рукопожатие мальчик.
– Мы разве в тракторе все поместимся? Нас ведь много плюс наш багаж, – не отставал от дяди Никифор.
– На моей поедем. – Федор Николаевич подхватил разом три чемодана. Два в руки, один – под мышку. – Нам бы засветло добраться.
– Так ты, значит, машину-то починил? – и на сей раз не унялся Никифор.
– Оставь дядю в покое! – прикрикнула мама. – Ты можешь умолкнуть хоть на минутку?
– Активный у вас малец, – то ли с осуждением, то ли с одобрением покачал
Никифор покраснел, заткнулся и надулся. Мальцом он себя совершенно не чувствовал. Как-никак они с Егором уже в восьмой класс перешли. Вполне солидные мужики, а с ними общаются, как с детсадовскими. Сплошное унижение!
Привокзальная площадь была похожа на озеро, посреди которого, утопая колесами в воде, стоял трактор и прицепленная к нему тросом видавшая виды «Нива». Дядя Федя с энергией катера бодро внедрился в разбушевавшуюся стихию. С такими резиновыми сапожищами, как у него, и Ниагарский водопад перейти не проблема. Егору, Никифору и Марине Николаевне пришлось куда тяжелее. Они брели по колено в воде. Начальник станции, благоразумно оставшись на суше, под спасительным козырьком входа, махал им вслед:
– Счастливого пути!
– И вам тоже не утонуть, – тихо буркнул Никифор. – Еще пару таких деньков, и вместе с вокзалом ведь уплывете.
Марина Николаевна сердито зыркнула на него из-под зонтика. Брат ее обернулся и, оценив ситуацию, принял решение:
– Заедем в магазин. Сапоги купим. С собой-то небось захватить не догадались.
– Не догадались, Федя, – призналась Марина Николаевна. – Даже в голову не могло прийти. В Москве ведь жара стояла. А что, у вас тут так часто?
– Случается, – неопределенно откликнулся ее брат и, подумав, добавил: – Ну и в лес ходить в них надежнее. В смысле, в сапогах.
– А что там? – насторожилась Марина Николаевна.
– Всяко бывает, – уклончиво ответил брат.
– Что конкретно «всяко»? – не удовольствовалась его ответом сестра.
– Гадюки, – с неохотой выдавил из себя дядя Федя.
– Кранты. В лес не пустят, – обреченно шепнул Егору Никифор. – Мать даже ужей боится, а тут, конкретно, гадюки.
– И зачем твой дядя сказал?! – в свою очередь расстроился Егор.
Марина Николаевна с каменным лицом забралась в «Ниву». Федор Николаевич, привязав к багажнику на крыше их чемоданы и накрыв их полиэтиленовой пленкой, сел за руль и гуднул. Трактор с ревом и скрежетом тронулся.
Добраться до дяди-Фединого дома им удалось засветло, однако не посуху. Дождь продолжал настойчиво лить. Выбравшись из машины, они стремительно забежали в сени, хотя это и не спасло их. Все трое давно уже вымокли, а за время поездки в холодной машине еще и продрогли. У Егора зуб на зуб не попадал, а круглая и обычно румяная физиономия Коржика стала синей.
– Горяченького бы чайку, – не успев переступить порог, потребовал он.
– Иди, ставь чайник, – лаконично отреагировал дядя Федя.
– Сперва
– Суп есть, – сообщил ее брат.
– Замечательно, – зябко потерла руки Марина Николаевна.
– Вы наверх, – указал ребятам на лестницу дядя Федя.
Они, подхватив чемоданы, поспешили по скрипучим ступенькам в указанном направлении. Федор Николаевич загремел дровами, сложенными возле печки.
– Ща протопим как следует, и тепло будет, – донесся до них его голос.
Мальчики обнаружили на втором этаже две комнатенки. Одна явно принадлежала дяде Феде, вторая предназначалась им. В ней стояли два топчана с аккуратно сложенным в изголовье чистым бельем, небольшой платяной шкафчик и этажерка с книгами.
– Скромненько. На пятизвездный отель, конечно, не тянет, но жить можно. Особенно если погода хорошая, – сказал Коржик. – Ну, когда здесь только ночуешь.
Мальчики оперативно облачились во все сухое и побежали вниз. На плите уже стояли чайник и большая кастрюля. В печке весело гудел огонь, а дядя Федя резал свежезакупленные хлеб и колбасу. Выкладывая в масленку масло, он сообщил:
– Домашнее. Соседкино. – И, повернувшись к мальчикам, коротко бросил: – Расставляйте тарелки.
Вскоре они уже уплетали обжигающие кислые щи с грибами, – то ли действительно жутко вкусные, то ли им так казалось с голодухи. Суп изрядно согрел их. Всех, кроме мамы Коржика, продолжающей зябко ежиться.
– Сейчас чайку тебе специального на травках заварю, – с тревогой воспринял ее состояние брат. – Выпьешь с медом и малиновым вареньем и полезай на печку. К завтрашнему дню как рукой снимет.
– На печку не полезу, – воспротивилась Марина Николаевна. – Там очень душно. Мне плохо станет. Да ты, Федя, не волнуйся. Чайком прогреюсь, и пройдет.
Но не прошло. К утру у Марины Николаевны поднялась температура. Она отчаянно чихала и кашляла, лежа на первом этаже в комнате за печкой. А за окном продолжало беспрестанно лить.
– Разверзлись хляби небесные, – кратко высказался по сему поводу Федор Николаевич и, натянув на себя огромный брезентовый плащ-палатку, направился кормить кур.
– А нам теперь чего делать? – спросил Егор у Никифора.
– Сложный вопрос, – был и сам в замешательстве тот. – Можно книжку почитать или во что-нибудь поиграем, или… – он задумался. – Телевизора нет. Дядя Федя его не любит. Есть только радио.
Дождь продолжал лить на следующий день и еще на следующий. Мальчики изнывали от скуки. Дядя Федя становился все угрюмее и, как казалось Егору, с каждым днем прибавлял в объеме и росте, сокращая своим присутствием свободное пространство и без того тесного дома. Мама Никифора по-прежнему чихала, сморкалась, кашляла и температурила. От жара у нее болела голова, и она беспрестанно одергивала ребят: