Клятва Рыцаря
Шрифт:
– Но в Булони были несколько иные условия, – невозмутимо заметил он. – Угодно вам подписать теперь письмо, сэр Перси?
– С большим удовольствием, – ответил Блейкни, изящным росчерком подписывая свое имя.
Взяв у него из рук письмо, Шовелен внимательно прочел его, точно искал какого-то тайного смысла в им самим продиктованных словах; тщательно исследовав подпись и удостоверившись, что в письме не было никакого знака, который указывал бы, что написанному следует придавать иное значение, он собственноручно сложил письмо и спрятал в карман.
– Берегитесь, месье Шамбертен, – беззаботно сказал сэр Перси. – Письмо может прожечь дыру в вашем элегантном камзоле.
– Оно не успеет сделать это, сэр Перси – спокойно ответил Шовелен, – и, если вы сообщите мне адрес гражданина Сен-Жюста, я немедленно отнесу ему письмо.
– В такой поздний час? Бедняга Арман! Он, вероятно, уже в постели. Он живет на улице Круа-Бланш, сэр… но ведь вы сами были там, гражданин Шовелен. А теперь нельзя ли лечь спать? – прибавил Блейкни, громко и демонстративно зевая. – Вы говорите, что мы выезжаем на заре, а я чертовски устал.
Откровенно говоря, это нельзя было подумать, глядя на него, и Шовелен, несмотря на строгую обдуманность своего плана, невольно почувствовал, как в душу закрадывался страх. Хотя лицо Блейкни по-прежнему было страшно бледно, а руки казались восковыми, но в глубине его впалых, с все еще красными веками глаз сверкал какой-то странный огонек. Шовелен взглянул на Эрона, думая, что тот разделяет его опасения, но главный агент Комитета общественного спасения спокойно развалился на стуле, покуривая трубочку, и с видом полного удовлетворения смотрел на узника.
– Славную штучку мы с вами устроили, гражданин Шовелен! – снисходительно произнес он.
– Думаете, что все в порядке и нам не о чем беспокоиться? – спросил Шовелен с тревожной ноткой в голосе.
– Разумеется, все в полном порядке. Теперь отправляйтесь с письмом, а я пойду отдать последние приказания на завтра, но спать буду в дежурной комнате.
– А я – на этой уютной постели, – весело заключил Блейкни, вставая со стула. – Честь имею кланяться, граждане!
Глава 12
В два часа ночи Арман Сен-Жюст был разбужен сильным, нетерпеливым звонком. В то время в Париже такой поздний визит мог иметь одно объяснение, и Арман, хотя в его распоряжении и было безусловное охранное свидетельство, подумал, что по тем или иным причинам он попал в список «подозрительных» и что в ближайшем будущем его ожидают судебное разбирательство и смертный приговор.
Правду сказать, такая перспектива не устрашала его, а лишь немного печалила, да и то не ради его самого: жизнь стала ему ненавистна с тех пор, как он покрыл себя позором. Ему сделалось грустно за Жанну. Она была еще так молода и так любила его! Она станет горячо оплакивать своего возлюбленного, и это будет первая горькая чаша, которую ей придется испить в жизни. Но печаль в ее годы не может быть вечной; Жанна со временем утешится. Так даже будет лучше. Ведь он, Арман Сен-Жюст, несмотря на свою страстную любовь, до сих пор не подарил ей ни одной минуты не омраченного счастья; из-за него ее прекрасные глаза пролили немало слез. В жертву любви к ней он принес честь, дружбу, верность; ради ее освобождения, как он думал, из рук безбожных негодяев, он уподобился Каину, совершив деяние, которое вопияло к небу о мщении, и это навсегда набросило тень на его счастье… на их счастье.
Новый сильный звонок оторвал его от мрачных мыслей. Он зажег свечу и, не дав себе труда одеться, вышел в переднюю, а затем отворил дверь на лестницу, откуда послышались обычные в то время слова: «Именем народа!» – произнесенные, однако, не грубым голосом, а совершенно спокойно, без всякой резкости. К своему великому удивлению, Сен-Жюст, отворив дверь, вместо гвардейских мундиров, штыков и красных шапок, увидел человека в черном, с бледным серьезным лицом.
– Гражданин Шовелен! – прошептал Арман, скорее изумленный, чем испуганный этим неожиданным появлением.
– Он самый, гражданин, к вашим услугам, – своим обычным, немного насмешливым тоном ответил Шовелен. – Я принес вам письмо от сэра Перси Блейкни. Разрешите войти?
Арман машинально посторонился, давая ему дорогу, затем запер дверь за своим ночным посетителем и со свечой в руке проводил его в комнату.
– Зажечь лампу? – спросил Арман, поставив свечу на стол.
– Это вовсе не нужно, – сухо ответил агент. – Мне надо лишь передать вам письмо и спросить на него ответ. Заключенный написал это письмо в моем присутствии, – продолжал он, вынимая из кармана письмо Блейкни и протягивая его Арману. – Прошу вас прочесть.
Присев у стола и поднеся письмо поближе к свечке, Арман принялся читать. Два раза он медленно прочел письмо, стараясь, подобно Шовелену, отыскать истинный смысл того, что Блейкни написал собственной рукой. Ни одной минуты не сомневался он в том, что все это было написано лишь для того, чтобы обмануть врагов. Безусловно веря, что Блейкни не способен на низкое предательство, Арман в то же время чувствовал, что сам он, как верный друг и помощник Блейкни, должен был инстинктивно понять, чего ожидал от него его начальник.
Вдруг ему вспомнилось письмо, переданное ему Маргаритой, наполнившее его душу радостной надеждой, и особенно ярко выступили перед его умственным взором слова:
«Если ты когда-нибудь получишь от меня другое письмо, то, какого бы ни было его содержание, поступи во всем вполне согласно с ним и немедленно пошли копию с него Фоуксу или Маргарите».
Теперь ему стало совершенно ясно, что он должен делать. Шовелен со свойственным ему терпением молча ожидал, пока Арман прочтет письмо, и, видя, что тот кончил чтение, спокойно сказал:
– Только один вопрос, гражданин, и я не стану больше задерживать вас. Но прежде прошу возвратить мне письмо. Это – драгоценный документ, который на веки вечные должен сохраниться в национальных архивах.
В то время как он говорил, Арман, по какому-то вдохновению, осеняющему людей в критические минуты, будто нечаянно поднес бумагу слишком близко к свечке. Бумага вспыхнула и, прежде чем Шовелен опомнился, доброй половины письма уже не существовало, и Арман, бросив остальную часть на пол, затушил ее ногой.