Клятва Тояна. Книга 1(Царская грамота)

Заплавный Сергей Алексеевич

Много знает Тырков, много видел. Да и нельзя ему знать меньше, раз он посланник Московского царя. Одно плохо: всюду у него пленные сибиряне. Вдруг вспомнил, что лет за сто до Ермака приходили в Сибирь походные воеводы Федор Курбский и Салтык Травин. А было это при Иване Третьем, который знаменит тем, что басму [70] Большой Орды растоптал, Ахмата на Угре перестоял, власть его идольскую с себя сбросил, а Москву сделал Москвою, забрав к ней Новгород, Тверь, часть Рязани и земли, считавшиеся прежде за ними. А были за ними и Кама, и Югра, и Вишера, и Тавда с Пелымью, и много еще чего было. Вот и пошли воеводы проведать, что у Москвы в пермских землях и на Оби за Камнем делается. Пришли, а там безладица. Много трудов положили. Где миром сибирские

волости прибирали, а где и повоевали. Они ж не от себя, а от самой Москвы. За ними не город, а земля народов. Запленили большого югорского князя Молдана и других всяких князей, кодских и пелымских, стали с ними говорить: зачем на наши городки нападаете? Зачем не даете русиянам в Сибирь за соболем ходить? Зверь человеку от Бога дан. Леса здесь безлюдные, места на всех хватит [71] . Почему не может придти промысловый человек на пустое место? Разойдемся по- доброму, чтоб сойтись без позора. И дал Молдан клятву, де не будет он больше мешаться и разные лиха Москве делать. Вместе с другими князьями пил он на том воду с золотой чаши — по их обычаю. Да не сдержали они слова. И тогда снова послал государь московский Иван Васильевич поход в югорские земли. И был тот поход велик и грозен… Не хотите жить в мимоходстве, живите в ясачестве! Сами ловите и давайте казне соболей да горностаев! А случилось это тоже лет за сто, но уже от сего дня.

70

Восковой слепок босой ноги властителя.

71

Разноплеменное население Западной Сибири не превышало тогда 200 тысяч человек.

Тырков задумчиво огладил бороду:

— Вот как оно было. Москва приходит или на свое, или на пустое место.

— Эушта не пустое место!

Это сказал Танай. В его ломком полудетском голосе прозвучал вызов.

Тоян предостерегающе щелкнул языком, но Тырков остановил его:

— Погоди-ка, князь! Дай договорить милому сыну.

— Эушта не пустое место, — упрямо повторил Танай.

— Эушта тоже откуда-то пришла, — проворно поворотился к нему Тырков. — Вода не в гору течет, а под гору. Не каждому дано подняться наверх, дабы посмотреть, откуда она начинается, где точит камень, а где песок, либо болотную кочку. В Святом писании сказано, де была устроена Богом земля и жизнь на ней, но впали люди в скверну и развращение. Тогда Бог навлек на них карающий потоп и велел праведному Ною, чтобы сделал он себе большую лодку названием Ковчег и взял в нее жену, сыновей с женами и всякой твари по паре. Вот и выхолит, что все мы из Ноева Ковчега…

Толмач едва поспевал за объяснениями Тыркова.

— Три сына было у Ноя. Москва числит себя от Иафета. Но слыхал я, что и у наших народов в седьмом колене от Иафета был князь Татар. Коли так, мы пришли с одной стороны и нам нечего делить. Пока русияне делились, они были слабы. Когда ордынцы стали делиться, они стали слабы. Сюда эушта пришла раньше. Кто спорит? Но Москва строит Сибирь не только для себя. Она ищет здесь дружбы.

— И соболя, — подсказал Танай.

— И соболя, — охотно подтвердил Тырков. — И общую землю. Я ведь вам не зря сказывал про других сибирских князей и про то, что с ними за Москвою сталось.

— Зачем нам знать о плохом плене? — прищурился Танай. — Чтобы напугались?

— Вот те на! — хлопнул себя по коленке Тырков. — Разве ж такого молодца испугаешь? — но на рассеченной ноздре его вздулся, заплясал белый рубец. — Значит, по-твоему, княжич, медведя убил не тот, кто убил, а кто пришел следом и хочет есть? Ловко!

— Мне не нужны чужие слова. У меня свои есть!

— Ну если так, поверь от сердца. Не пугать я пришел, а советовать. Чтобы наперед было когда подумать. Еще спасибо скажете…

Пока они мерялись словом, Тоян внимал им душой.

Дерзость сына сначала испугала его, потом наполнила гордостью. Так и надо держаться в разговоре с сильным — независимо. Но и терпеливая уверенность Тыркова ему понравилась. Она успокаивала.

Откуда пришла Эушта?

Откуда пришла Москва?

Тырков говорит: от Ноя.

Пророк Мухаммед

говорит: от Аллаха!

Старики говорят: из вечности.

Иль алла!

Когда-то на том же почти месте, где теперь сидит Танай, стоял он, Емек-Эушта, такой же юный и такой же дерзкий, а на месте Тыркова возлежал Кучум-хан, властитель остатков Сибирского улуса, но в груди у него не было мудрости. Уходящий день слепил его местью.

Откуда пришел Кучум-хан?

Сколько врагов у Эушты?

Что ответить Москве?

Надо думать. В ушедшем дне живет день, который еще впереди. Иль алла!

И Тоян думал. Думал и вспоминал.

В стране Сиб-ийр

Было время, когда эушты не было, а был телеутский народ очу, и кочевал он в стране пестрых гор и высоких равнин по ту сторону Алтая и Саян между Черным Иртышом и чистоводной Селенгой. Не сосчитать туманы, висящие над Селенгой, так она длинна, но ее приток Орхон вдвое длинней, а его туманы вдвое гуще. У Орхона есть свой приток — Тола, а у Толы — свои притоки. Много быстрых и медленных рек течет на той стороне земли — все не сосчитать. Они похожи на деревья, которые растут вдоль Тенгри — Вечного Синего Неба. Их ветви и корни, переплетаясь, соединяют горы и озера в одно целое.

Так и очу. Со многими племенами переплелись они. Их дочери становились женами меркитов, тайчиутов, татар. Их сыновья приводили себе кереитских, найманских, киятских жен. Их кочевья объединялись. Но где один пасет скот и этим кормится, другой норовит отобрать скот и пастухов и черные юрты на колесах. Добыча дает ему силу, сила — власть. А власть делает человека спесивым, нашептывает в ухо: разве может солнце сиять на небе рядом с луной? Разве хан равен багатуру [72] или мергену? [73] Разве сильному к лицу считаться сородичем слабого?

72

Богатырь.

73

Меткий стрелок.

Богиня земли Этуген, дух огня Ут и охранитель стад Эмегелджи объединяли их, внутренняя вражда разъединяла. Поэтому и не дала им судьба общего имени.

Общее имя дали им люди соседних земель. Воспользовавшись распрями в большом доме родственных племен, они стали приходить в него за легкой добычей. Непокорных садили на кол или прибивали к деревянной скамье, остальных угоняли в рабство или обкладывали тяжелой данью. Так делали каракитаи из Семиречья, так делали тангуты из государства Великое Ся, так поступали чжурджени из страны Цзинь, что укрылась за могучей китайской стеной.

Вдоль этой стены, в Тамгаджских горах и у озер Буир-нур и Кулуна-нур обитали татары. Они признали старшинство чжурдженеи. Их имя и стало общим для остальных. А чтобы не возникало путаницы, ближних татар пришельцы стали называть белыми, средних черными, а дальних — дикими или лесными.

Стремясь уберечь кочевой дом от окончательного разорения, собрал найманский хан Тоян у себя в ставке на реке Алтай предводителей соседних племен. И решили они объединиться в оборонительный кенеш [74] . И рассек каждый в знак верности остальным жеребца и кобылицу. А те, кто не захотели присягать, ушли прочь. Среди них — брат Тояна Буюрук-хан и сын Тояна Кучлук.

74

Союз; буквально — широкий разум.

Буюрук сказал:

— Родиться вместе — не значит, что и умирать вместе. Я убираю руки.

Кучлук сказал:

— Я и сам себе сила. Ее хватит, чтобы отразить наглых каракитаев и истребить мусульман с их безумным Ала-атдином. Так подсказывает мне хранитель судьбы и счастья Заягачи.

А в это же самое время в межречье Толы и Керулена молодой хан Темучжин собирал свой кенеш. Но не Заягачи поминал он в своих призывах, не Этуген или Эмегелджи, а хранителя войска Сульдэ. Потому что считал: удачлив тот, кто нападает, а не тот, кто обороняется.