Клятва

Рогов Иван Михайлович

Со времени последнего моего письма многих моих товарищей не стало, а я все жив. Смерть долго вертелась вокруг меня, но ничего у нее со мной не вышло.

Пока я пишу эти строки, наша артиллерия задает такой концерт немцам! Наша артиллерия — страшная сила, немецкой с ней не справиться.

Здесь много ягод. К сожалению, мало возможности собирать их. Как у

вас? Карандаш мой не очинен, дурно пишет, а мне не хочется вставать и идти искать нож. Прости солдата за лень.

Напиши мне о Леонтьеве, об огурцах, картошке, маме, тяте, Вере, няне, о себе.

В более благоприятный час я напишу более вразумительное письмо.

А пока желаю хорошо жить тебе и всем, кто с тобой. Желаю мира и покоя дому в Леонтьеве, о котором я так часто вспоминаю.

Иван.

* * *

Милый Вася!

Я хранил некоторые твои письма, позавчера их пришлось уничтожить. Но одно я все-таки сохранил, от 11 мая, писанное после проводов Фиски. Я и его должен уничтожить, и вот перед уничтожением я его еще раз прочитал. От него веет многим хорошим. Там есть строчки: «Сердце сжималось от боли при воспоминании о прошлом, связанном с вами. Вспоминались вечера у нас в доме, когда ты бывал». Я с удивлением гляжу на это прошлое, гляжу на тогдашнего себя: как это так было? А где те люди, которые сидели рядом со мной? Где Сашка Рубанов, Колька Перевезенцев, Наместников [6] и другие? Живы ли они, и увижу ли я их когда-нибудь?

6

Товарищи-односельчане.

Я сижу в кустах, в яме, у меня пока есть свободные минуты. Надо мной день и ночь летят пули, снаряды, мины, наши и немецкие самолеты. Идет крупный бой. Мы начали наступление крупными силами. Я даже не знаю, какое сегодня число, 7 или 8 июля? Погода установилась хорошая, но по ночам холодно.

В бою я совершенно спокоен. То ли это презрение, то ли забвение смерти,

то ли привычка. Но только о смерти не думается, и ее бояться не приходится.

Если и из этого боя я выйду живым, то буду верить, что проживу столько, сколько мне захочется.

Передай привет маме, тяте, няне, Вере, напиши, что в деревне, какие вести с фронтов о наших людях.

Я надеюсь, что ты еще дома. Твоих писем не было давно. Где-нибудь лежат.

Ну, пиши, буду ждать.

С приветом. Твой Иван.

Я только вчера закончил это письмо, получил твое. Пиши еще. Я еще жив и удивляюсь этому. Как Мих. В.? Сейчас здесь настоящее пекло. На днях вы прочитаете о наступлении наших войск, так вот это здесь. Это мы.

Иван.

* * *

20.7.42 г.

Вася!

Сейчас мы тронемся в путь. Перед отъездом я хочу, пока свободен, дать тебе маленькую картинку войны.

Я лежу на окраине деревни, за которую мы дрались зимой. Вечереет. Солнце закатывается. Это мне напоминает родное Леонтьево, детство. Но ни мычания коров, ни крика мальчишек, ни голосов баб, ни других звуков, которые бывают в эту пору в деревне, здесь не слышно. Тихий, хороший вечер. Появился на небе серп луны. Тишину нарушают редкие выстрелы пушек. Слышен скрип телег, но это не телеги с сеном и снопами, то телеги военные. Из 250 домов этой деревни, домов каменных, ни одного не осталось целого.

Враг не щадит никого и ничего. Во мне кипит, бурлит через край злоба к нему. Скорее бы одолеть его, супостата. Одолеем, Вася, одолеем!

Кончаю, — пошли.

Привет. Иван.

22.7.42 г.

Пришлось письмо прервать на два дня… Сейчас сюда летят снаряды. На меня сыплется земля.

30.7.42 г.

Вася, вчера получил твое письмо, хотел на него ответить и вот обнаружил это, не отосланное тебе письмо. Были сильные бои, и я забыл о нем.

Привет. Иван.