Клятва

Рогов Иван Михайлович

МОНОЛОГ ОТЦА

Я жил, смеялся, плакал — все По свету растерялось. Какую песню ты поешь? Какую молодость ведешь. В мою глухую старость?.. От Забайкалья до Литвы, Забыв любовь и жалость, Моя голодная судьба Голодным волком шлялась. Она гремела по дворцам, Валялась швалью рваной. И поднималась вновь и шла В царапинах и ранах. И песня мыкалась за ней, Ликуя и рыдая… А у тебя совсем не та, Совсем, совсем другая. Она мне по душе пришлась, Я вновь мечтаю с нею. От этой песни ночь светла И камни зеленеют. Веди ж ее, мою мечту. По всем просторам света. Ей, словно грому, срок пришел. А наша песня спета. 1934

РАССВЕТ

1

Темно. А воздух уже не тот, И звуки уже не те. Звезда с рассыпающимся хвостом Растаяла в пустоте. Петух лесника, не торопясь, Пропел, На

всю ночь один. Еж, по-человечьи сопя, Рядом с нами ходил. Никем не тревожимый, в стороне. Свободный от всяких дел, Голубь в гнезде своем, в полусне, Блаженствовал и гудел. Взлетел короткий кабаний крик, И смолкнуло все на миг. Потом кукушка стала Свои Жалобы куковать. Потом ударили соловьи И начало светать.

2

Чуть розовато и голо Уже на небе. Пар Приподнимается с болот. Проснувшийся комар Звенит в осоке. Мокрый шмель Летит, нетерпелив и смел, И греется. Грядущий зной Вдыхая, распрямись, Блистая влажной чешуей, Из-под пенька змея Уже ползет на солнцепек. В истоме темных снов Барсук и тот стерпеть не мог — Взглянул из-под кустов. А небо, Небо целиком Лучами отекло. У сосен золотым клинком Вершины отсекло. И по трепещущим сучкам. По золотой коре Все ниже, ниже, все скорей Сползает солнце к нам. Земля так ждет, так напряглась, Что, кажется, вот-вот — И что-то дивное сейчас Кругом произойдет. 1935 (?)

ПТИЦЫ ЛЕТЯТ ДОМОЙ

Их все гостями называют, Но каждый год они весной Не в гости с юга прилетают, А возвращаются домой. Ведь их сюда никто не гонит. Тяжел их путь из дальних стран. Дождем сечет их, ветром клонит, Летят над морем, сквозь туман. И в темноте, в глухом тумане Как много бед их стережет! И не одна из них отстанет, Под ветром в море упадет. И все ж, все силы напрягая, Они спешат, спешат весной… Они не в гости прилетают, А возвращаются домой! 1935 (?)

ЛЕОНТЬЕВО

Не знаю, что в моих стремленьях Написано мне на роду, Но с неудачей и сомненьем Я в это место не приду. Здесь — совесть. Здесь — мое начало. Я должен приходить сюда Таким, чтобы в груди стучало, Как в прожитые здесь года. 1935 (?)

ВОСПОМИНАНИЕ О ЗОЛОТОЙ РЫБКЕ

Я ходил по миру, вопрошая: — Где живешь ты, рыбка небольшая, Дедушкина рыбка золотая, Где живешь ты, солнцем залитая? Весело, и нежно, и угрюмо О тебе я думал, думал, думал. Зябнут ноги, остывает ужин. Зори плещутся в весенних лужах, Солнце ползает по влажным крышам. Мне казалось, что тебя я слышу. Мне казалось, что тебя я вижу. Что спускаешься ты ниже, ниже, Что сейчас, сейчас падешь ты в руки — Сны мои, восторги мои, муки, — Залитая, солнцем залитая, Золотая, рыбка золотая. Как она сияла, как блистала! А потом ее опять не стало. Мир становится все больше, больше, А мне делается горше, горше. Я с родною местностью прощаюсь, В путь далекий, в трудный путь пускаюсь. Я товарищей беру с собою, Я теперь тебя достану с бою, Залитая, солнцем залитая, Золотая, рыбка золотая! Март, 1933

АЛЕКСАНДРА КОНСТАНТИНОВНА

Да, прожить и догадаться, Что рассвет вставал не ваш. И не хочет улыбаться Вам веселый метранпаж. Вот в ночную смену стали Корректировать газету. А когда-то вы мечтали Совершенно не об этом. Вас уже зовут по отчеству. Ночь у вас, как старость, длинная, Вы стареете час от часу, Александра Константиновна! А на днях опять назло вам Нехорошее приснилось: Будто за каким-то словом Опечатка притаилась. Только что тут! Вот вы прожили С гаком три больших десятка, А оглянешься, и что же ведь? Жизнь — сплошная опечатка. Вы себя, былую, шуструю, Позабыли. Далек о . Не шучу я, Я сочувствую: Это очень нелегко. Но обратно вас не пустят. И напрасно — напролет Обвивать ночною грустью Одиночество свое. И напрасно злой тревогой Провожать свои лета, Если сделано немного, Если прожито не так. Наш редактор вам доверил Дело, как и молодым, Вы не так-то постарели, Чтоб завидовать другим. Вот и я, как вы, мечтами И работой загружен, Все мы так — сидим ночами, Папиросой глушим сон. И бессонные минуты — Ваша участь снов и слов — Из главснабовских уютов Вычищают подлецов. И не зря хранит заводы, Обновляет города, По неспящей Волге водит Наши грузные суда, Проверяет элеватор, Рушит планы кулака Наша мощь, мои ребята, Ваша слабая рука. Так зачем глухой тревогой Провожать свои года? Перестаньте. Нас ведь много С вами рядом. А когда На израненные гранки Упадет скупой рассвет — Выйдут сонные крестьянки По сверкающей росе. И ракетой Наше дело, Ночи проходя насквозь, В предрассветье вновь Влетело И

в сердцах отозвалось. Если нужно — и тревога Наша с вами пополам Пролетит по всем дорогам, Прогремит по всем полям. И опять вплетем, как надо, И в покои, и в борьбу Одинаковую радость, Нареченную судьбу. Ноябрь, 1933

В ПРЕДРАССВЕТЬИ

Встрепенулся, как спросонок, Линотип. Вздохнул покой. Перестук ротационок Опадает за спиной. Под ногами нежным хрустом Отдает недавний снег. А над нами звезды рвутся, Пропадая в тишине. С плеч сонливую усталость Ветерок легонько сдул. Старина! Опять ты малость, Чем-то тронутый, Взгрустнул? Старина, опять ты?.. Встало: Помутневшее лицо, Все надежды Над реалом Задыхаются свинцом. Меркнет юность год за годом, Тихо валится жена. Ты идешь по всем невзгодам, Как по чуждым сторонам. А по сердцу бьется гулко Память страшная жены. Сон гуляет в переулках По простору тишины. Мы выходим на Свердловку, И легко, И хорошо. Слышно, как вздыхает робко Неисхоженный снежок. Слышно — в тишине предзнойной День Из запертых дверей Надвигается спокойно В полусумрак фонарей. Кто-то вышел одиноко, Отряхая снов угар. В варежках, с метлой широкой Встал на мягкий тротуар. И уже стучит негромко Сонный, маленький трамвай, И торопится швейпромка К комбинату «Первомай». Старина! А ты угрюмым Притворяешься И злым. Что ж, шагай и тихо думай. Что же, вместе помолчим. Я люблю молчать, мечтая. Вот и дом с густой резьбой, Где девчонка проживает С родинкою над губой. Изучил я эти окна И скамейку на двоих. Как певал здесь ветерок нам, Спутав помыслы мои! А теперь? Темней и глуше В занавешенном окне, Спит на розовой подушечке, Забыла обо мне. Старина! Шагай, украдкой Грусть-досаду теребя, С затаенною оглядкой На меня и на себя. Тронут я удачной сменой. Надвигающимся днем. Сном девчонки неизменной, Неисхоженным снежком. Тронут тем, что в этой рани, В этой свежести утра, Я в твоем воспоминаньи Встал итогом всех утрат. Но, старик, И жить мы будем — Мир мечтателей-ребят! — Отработаем, отлюбим И вспомянем про тебя. По земле пройдемся ловко И притопчем теплый снег. Рвутся звезды над Свердловкой, Пропадая в тишине. 1934

К ТЕБЕ ОДНОЙ, К ТЕБЕ ОДНОЙ…

ДАЛЕКОЙ ДЕВЧОНКЕ

Это все с годами опадет На кривую грустную усмешку. И растают, как весенний лед, Наши встречи, клятвы и измены. Выхожу. Пошумливает март, Омывая звезды в чистых лужах. Наклонились зимние дома, Прослезясь от выжданного счастья. В это время где-то далеко Ты лелеешь наше обещанье. Я его скреплял своей строкой. А теперь и март, и ночь, И я Прохожу, как в позабытом сне, Заслоняя наше обещанье. Девушка протягивает мне Длинный взгляд и маленькую руку. И в ответ ей покачнулся я, Кровь метнулась, и забыло сердце. Что другая, клятву затая, Дожидается конца разлуки. Будь же так. А я, я за беду, Жгучую, что долго не встречались, Опечалю каждую звезду, Может, не последнею печалью. Разреши мне в песнях сохранить Всю тебя до кружева на юбке. До поры, когда вот эти дни Упадут на грустную улыбку. В это верь! А в остальное — нет. Я сломал тяжелую поруку: Девушка протягивает мне Длинный взгляд и маленькую руку. 1934

РАЗРЫВ

Да, это надо высказать.

Б. Пастернак

Заря в огородах над нашим пряслом Тысячу раз взлетала и гасла. Друзья засыпали и вновь вставали, Яблони стряхивались и расцветали. А мы все бродили с тобой, бродили. Ломали орешник, мяли цветы. О чем-то вполголоса говорили, Сшибали росинки с сучков, и ты Манила, звала меня под Кипрово — Уйти на заветные бугорки. Шли. Рука об руку. Ни слова. Дрожью несло от твоей руки. Подруги завидовали, не смея, Бабы предсказывали у дверей… Меня оплетали и жгли, как змеи, Каленые косы с твоих плечей. Шла перед нами, как жизнь большая. Мечта в ослепительной голубизне. Я припадал к тебе, все прощая. И думалось: больше не надо мне. Я буду в буранах надеждой греться, Любовь проносить сквозь ласки вьюг. А наши клятвы, как в честном детстве, Лучшими песнями обовью. Что же мне больше? Пастух над нами Последнюю зорю кнутом рассек. Ты, встрепенувшись, взмахнув бровями, Пропала. Забыть бы, забыть бы все! Долго ль ты будешь мне сниться, стерва? Где твои клятвы? От встречи первой Остались верны, прижились со мной Открытки с печалью и бред ночной. А ты вот никак не поймешь. На свете По-разному, видно, смеяться нам. Платки твои мне не нужны, а эти, Что были у сердца, — рву пополам. 1934

«Когда не будет дубом дуб; когда…»

Когда не будет дубом дуб; когда От Волги не останется следа; Когда не будут звезды сил иметь Гореть и падать, падать и гореть; Посохнут липы, и умрет трава, Утратят силу нежности слова, И потеряют запахи цветы — Тогда не будешь грезиться и ты… 1935

«Я теперь, чтобы Клава уснула скорей…»