Клятва

Рогов Иван Михайлович

«Вася!

Сейчас мы тронемся в путь. Перед отъездом я хочу, пока свободен, дать тебе маленькую картинку войны.

Я лежу на окраине деревни, за которую мы дрались зимой. Вечереет. Солнце закатывается. Это мне напоминает родное Леонтьево, детство. Но ни мычания коров, ни крика мальчишек, ни голосов баб, ни других звуков, которые бывают в эту пору в деревне, здесь не слышно. Тихий, хороший вечер. Появился на небе серп луны. Тишину нарушают редкие выстрелы пушек. Слышен скрип телег, но это не телеги с сеном и снопами, то телеги военные. Из 250 домов этой деревни, домов каменных, ни одного не осталось целого.

Враг не щадит никого и ничего. Во мне кипит, бурлит через край злоба к нему. Скорее бы одолеть его, супостата. Одолеем, Вася, одолеем!

Кончаю, — пошли.

Привет. Иван».

Сколько в этом письме жизнелюбия и неистребимой веры в нашу победу!

Таким он был.

Таким он и останется в нашей памяти.

В книгу, которая выпускается «Молодой гвардией», включены почти все стихи Ивана Рогова. Тексты их заново сверены по дошедшим до нас авторским рукописям и последним прижизненным публикациям. Таким образом, они несколько отличаются от текстов, приведенных в сборнике «Письма друзьям» и в сборнике «Пять обелисков».

Публикуются также и письма Ивана Рогова, посланные им с фронта сестре, брату и родителям. Мы сочли целесообразным дать их в книге, так как они, на наш взгляд, существенно дополняют представление о Рогове — поэте, гражданине и воине. В них живет присущая нашему народу в часы трудных испытаний несгибаемость

духа, а написаны они столь свежо и ярко, что, знакомясь с ними, представляешь и фронтовую обстановку, и все то, чем жил, о чем думал в последние месяцы своей жизни этот неповторимый талант-самородок.

Константин Поздняев

ЗДЕСЬ — СОВЕСТЬ, ЗДЕСЬ — МОЕ НАЧАЛО

ПРИГЛАШЕНИЕ В ГОСТИ

Три букета цветов Я поставлю на стол. Первой свежести, Диких, омытых дождями. Приезжайте, друзья мои! Белый терновник расцвел. Восковые кувшинки плывут, Медуница цветы раскрывает… И увидите вы, как покрыто все это Неподвижным сиянием нашего красного лета. Приезжайте! Вам — зори? Я зори вам дам! Воздух будет с лугов — хоть в ладони бери по утрам. Пирогом угощу вас — вы не ели таких пирогов — Белым, пышным, пахучим, из новой муки, с молоком! Яблок, что ли, не хватит? Не одолеть! Они тучами виснут. Их клонит к земле. Может быть, огурцов вам захочется свежих? Мы их с грядок возьмем, Принесем их, Разрежем, Посолим и потрем, И сметаной покроем. Приезжайте. Я жду вас. Приезжайте все трое. А постель вам какая готова! В ней спят Отшумевшие ливни и запахи мят. Упадешь и утонешь в сумятицу снов. Сны смешаются с запахами цветов. Только будем ли первую ночь мы спать? Я хочу с вами вместе Свое вспоминать. Я прослушать хочу биение наших сердец. Я хочу убедиться, где будет начало, где будет конец Чистоте наших чувств… Приезжайте! дер. Леонтьево, август 1935

СЕСТРЕ

Вишни догорают. Над садами зной. Облака несмело проходят стороной. Так ты мне писала. Мы глядим и ждем: Брызнут помидоры кровяным дождем. Яблоки! Не знали столько яблок — страх! Падают и трескаются, тают на губах. Пыль и смех на гумнах, песни — стон стоит. Все они — ударники, товарищи твои. Так ты мне писала. Листья бьют в окно. Пашки под окошком не видать давно. Гармонисты! Помнишь? Ничем не дорожат. Как рванут вдоль улицы — стекла задрожат. И пустеют избы, прочь летит засов. Лишь молчат деревья в одиннадцать часов. Так ты мне писала. Приходи скорей, Приводи тобою прославленных друзей. Припасу вам яблок, с лучших яблонь — вам. С той, что всех задумчивей гнется по утрам. Прежние товарищи соскучились и ждут. Верные товарищи, что надо, припасут. А Белова Пашка косы заплетет, По плечам раскинет — черные — вразлет. И наденет платье в клеточку и вот, Как мы сядем чай пить, под окном пройдет. Так ты мне писала. Сентябрь, 1934

ЖДАНКА

Зябко. Багровый качается чад, В полутемень двора уходящий. Светает. Словно зубы, продрогшие прутья стучат. Ни души. Где-то кот промяукал. Взлетая, Снова падают галки на свежий настил. Выходи и шепчи драгоценное имя! Повторяй в пустоте, выбивайся из сил! Веруй, жди и зови! Если бог не простил, Он простит, потрясенный словами твоими. До чего опостылели, если б кто знал, Эти поиски — ощупью — неизвестного счастья. Лучше — дверь на крючок! Лучше — ниц, наповал. Запереться, закрыться, чтоб никто не видал И никто б не ходил с лицемерным участьем. Вот что вспомнилось: Шею — вполоборот, Извивая хвосты, золотясь на закате, Возвращались коровы. Их ждут у ворот — С дойниками, с кусками, в подоткнутом платье. Начиналась веселая музыка струй, Ударяющих в донце протяжно и мило. А тебе становилось невмочь. Протестуй! Позови! Хоть одна бы на зов своротила! Ни одна. Опускается пыль под окном. Ты ходила в чужие дворы и глядела. Там коровами пахло, парным молоком. Ты стояла подолгу в пушистых приделах. Ты не раз создавала такой же придел. Ты его утепляла мечтами своими. И, боясь, не дознался б кто, не доглядел, Ты в него поселяла красивое имя. Ты клялась этим именем богу. Детей Ты баюкала им и себя утешала. И ждала. И ждала, чтоб оно из клетей На пастуший рожок на заре замычало. А оно не мычало. Молчало оно. Все припомнила ты. Это было давно. И когда — после всех ожиданий и бед — От колхоза соседка с теленком явилась И сказала, что этот теленок — тебе. Ты не знала, что делать, засуетилась. Ну а что тебе делать? Не стыдиться ж людей? Ты не будешь стоять за чужими дворами. Принеси ей соломы, неси, не жалей. Расстели ей солому коврами, коврами! Выйдешь утром, и в сонном уюте, впотьмах Будет голос призывный, еще не забытый. С каждым утром прямее стоит на ногах, Тяжелеет басок, и твердеют копыта. Вот она все увереннее жует. И теперь для нее ничего-то не жалко. Дай ей имя,

как думала. К ней подойдет Нареченное имя, красивое — Жданка. 1934

МАРИЯ ФОМИНА

1

Я уверен — вы не знаете Истории такой. Вы когда-нибудь слыхали Имя Марьи Фоминой? Вряд ли вы когда слыхали Это имя. А у нас, А у нас по всей округе Про нее идет рассказ.

2

От своих подруг сердечных, От соседей отреклась. Наши огненные речи, Лучшие, втоптала в грязь. Даже мужа не простила, Мужа трижды прокляла… Что ж ты руки опустила, Слов хороших не нашла? Неужели ты не знала, Что в колхоз уйдет один, Он, поживший и бывалый, Виды видевший Фомин? Он ушел — хозяин слова, Знавший грозные бои. Он увел — с двора — гнедого Под проклятия твои. Неживая, Как колода, И бледна, как новина, На глазах всего народа Наземь грохнулась она. А когда сгущаться стала Вкруг нее, как ночь, молва, На ветру она стояла Ни жива и ни мертва. Видели, как пыльный, черный, В поле на кресте дорог Дуб стоит, утратив корни, Сохнущий, всему покорный, В целом свете одинок? Сумерки на крыши пали, Лед карабкался речной. Слезы, слезы закипали У Марии Фоминой. Что ж, Мария, Плачь, Мария, Может, выплачешься, плачь!

3

Что с тех пор прошло, товарищи, Всего не рассказать. Время, как всегда, летело. Воды пенились, текли. Холодело и теплело. Вишни вяли и цвели. Люди мерли и рождались, Солнце делало свой круг. Птицы с юга возвращались И летели вновь на юг, И гармонь вела страданье… А Мария? Мы пойдем Через боль воспоминанья, Мы оглянемся кругом. В том году, в страдную пору, Жить улиткой не смогла, На колхозные просторы К жницам, к пахарям пошла. Плюнула на кривотолки И взялась со всеми жать. А что дальше было? Только Время может рассказать.

4

Так бывает в душном лете, Послемайскою порой. Ринется гроза на ветви — Ветви никнут под грозой. А гроза уйдет — Поднимут Головы, оттрепетав. Выпрямятся — И под ними Только слезы глупых трав. И живут с такою силой Ненасытно, торопясь. Так вот и с Марией было. Так вот было и у нас. Это может лишь присниться, Если сердце заболит… Август в трепетных зарницах Над округою стоит. Тучи ходят к нам с поклоном, Просят счастия земли. Пусть они темнеют — что нам! — Пусть пройдут над летним звоном В зное, В мареве, В пыли! Так и мы идем — спокойно, С непоклонной головой — Нашей жизнью, Нашей знойной, Нашей грозной, Грозовой! Сентябрь, 1935

ИВАН АЛЕКСЕЕВИЧ

Иван Алексеевич! Гумны чисты, Солома пушиста и бела, Идут эмтээсовские трактористы, Один к одному — высоки, плечисты, Насмешники, бахари, гармонисты,— За ними высыпало полсела. Иван Алексеевич! Листья вьются. Грачи по безлюдным полям пасутся. Темнеет в лугах разостланный лен. Бредет от безделия грустный конюх, Рябины до ног ему кисти клонят. Каким он сиянием окружен! Иван Алексеевич! Будь как дома. Местность тебе хорошо знакома — Ты здесь не малое время жил. Сядем, как прежде, на солому, Вытянем ноги, полежим. По старой памяти помечтаем. Посмотрим на розовый край земли. Расспросим друг друга, подсчитаем, Что потеряли, что обрели. Я много узнал, и тебе поведать Есть что. Здесь каждый клочок земли Расскажет о горестях и победах, Об этих парнях, что сейчас прошли. Думаешь, сразу нас повстречала Хлебом-солью окрестность? Нет! Как худославили нас сначала! Сколько частушек про нас летало На весь Мелединовский сельсовет! Думаешь, честных и накаленных Достаточно было наших речей? Если мужьям было легче, жены Висли на шеях у лошадей. Всего не расскажешь, что здесь случалось, Но правда наша не колебалась. И мы не знали кривых путей. Быть может, спасибо нам скажут после… Картошка из праха растет, из тьмы. Равняются, как на парад, колосья. Тучнеет капуста. И рады мы. И зори — с нами И сердце знает: Ни град, ни распутица, ни гроза — Ничто нипочем, когда ожидают Большие заждавшиеся глаза. Как только стихнет все — под луною Сорвется с ладов и басов волна. И закипит тогда ретивое, И не найдет ни одна покоя, Из мимо прошедших — ни одна! 1934