Ключ из желтого металла
Шрифт:
Я откашлялся в надежде, что это упражнение поможет мне обрести утраченный дар речи, и спросил:
– А как ты выкрутилась?
– Заговорил! – обрадовалась Мирра. – Совсем как живой.
– Нет, правда, как? Куда податься человеку, который лег спать дома, а проснулся в чужой стране? У меня ни одной идеи. Не в консульство же идти с такой историей.
– У меня тоже не было никаких идей. Но тут мне повезло. Встретила понимающего человека. Он мне очень помог на первых порах. Обул, одел, накормил. Заодно напугал как следует. Сказал, что, если я не буду контролировать себя во сне, в любой момент могу загреметь обратно, в смысле, проснуться дома.
– Очень не хотелось назад?
– Не то слово, – кивнула она. И умолкла.
Я понял, что развивать эту тему не следует. Наслушавшись за свою жизнь чужих рассказов о детстве, я постепенно пришел к пугающему выводу: видимо, счастливым оно было только у меня одного. А тут, как я понимаю, совсем тяжелый случай, если уж возвращение домой – самое страшное, что может случиться с девочкой, однажды проснувшейся в чужой стране. В сказках-то они даже из волшебных королевств назад, к маме, просятся – на то, впрочем, и сказки.
Мирра тем временем накрыла чайник стеганым колпаком, прикурила наконец изъятую у меня сигарету, поглядела испытующе.
– Теперь твоя очередь рассказывать. Кто ты, что ты, зачем ты есть?.. Ладно, ладно, на последний вопрос можешь не отвечать, этого никто толком не знает, так все и живем, сами не понимаем, во что влипли и на кой оно нам сдалось. Зато ты наверняка знаешь, как тебя зовут. Мне тоже интересно.
– Филипп, – сказал я, чувствуя себя полным идиотом.
Я всегда так себя чувствую, называя свое имя. Теоретически, оно мне нравится. Но вслух почему-то звучит слишком пафосно и совершенно не вяжется ни с моими представлениями о себе, ни тем паче с моим зеркальным отражением.
– У! Хорошее имя какое, – завистливо сказала Мирра. – Если бы я была мальчиком, я бы тоже хотела.
– И тебя вусмерть задразнили бы – не в школе, пожалуй, а уже в институте, требуя немедленно произнести «обличительную гневную речь». [19]
– Не вопрос, – пожала плечами Мирра. – Чего-чего, а это умеем. Да и не училась я ни в каком институте. Я даже школу закончить не успела. Хорошо хоть, вовремя сообразила уйти в художники, им – то есть нам – еще и не такое с рук сходит. А сколько народу имидж художника спас от дурдома, знал бы ты!
19
«Обличительная гневная речь» иначе называется «филиппика».
– Мне теперь, наверное, тоже придется прикинуться художником, – вздохнул я. – После всей этой телепортации…
– Телепортация – это научная фантастика, – улыбнулась Мирра. – На самом деле ее, конечно же, не бывает. А мы с тобой просто проснулись не там, где заснули. Это совсем другое.
– Но мы же тут целиком проснулись, да? Наши тела не храпят сейчас в кафе, опустив головы на стол?
– Не храпят, – подтвердила она. – Еще чего не хватало.
– Я сперва решил, это просто сон, почти неотличимый от реальности, – вздохнул я. – Когда помнишь, кто ты такой, и осознаешь, что делаешь, но тело при этом смирно лежит под одеялом. Мне такие сны в детстве часто снились, почти всегда, а теперь… Неважно. Кажется, я и правда весь тут. Когда это до меня окончательно дойдет, я, наверное, закричу.
– Вряд ли, – серьезно сказала Мирра. – Если уж до сих
Разлила чай по кружкам, кинула в мою аж четыре куска сахара, сама размешала, подала мне, строго велела:
– Выпей всё, после таких трипов сладкое полезно, по себе знаю. Мне Лев, помню, торт купил, так я весь умяла…
Я чуть не подавился:
– Кто-кто тебе торт купил?
– Лев. Тот самый понимающий человек, которого мне посчастливилось встретить, когда я проснулась в Праге. До сих пор не знаю – то ли он случайно мимо проходил, то ли нарочно заглянул, Карлов мост – то еще место, вернее, не сам мост, а берег под ним… Но меня он, конечно, натурально спас. Я еще ничего толком понять не успела, но от страха чуть не обделалась, и тут залезает под мост взрослый мужик, сует мне в руки мороженое и спрашивает: «Какой у тебя размер ноги?» А через пять минут вернулся с кедами и повел меня жрать торт. Я так офигела, что не сопротивлялась. И правильно делала. Как бы там ни было, а Лев меня тогда натурально спас.
– Этот твой Лев – он случайно не на Нерудовой живет?
Догадаться было, прямо скажем, нетрудно. Лев как нельзя лучше подходил на роль «понимающего человека», способного без лишних расспросов накормить мороженым девицу, случайно проснувшуюся в нескольких тысячах километров от собственной постели.
– Ну вот, – сердито сказала Мирра. – А говорил, у тебя на Нерудовой гостиница.
– Совершенно верно. Она – там. Но пана Болеслева, у которого дом на Нерудовой, я тоже знаю. Собственно, к нему и приехал. По делу. Бывают же совпадения!
– Совпадения, значит? – с недоброй ухмылкой переспросила Мирра. – Ну-ну.
Она больше не выглядела дружелюбной. Хорошо хоть, кружку с чаем не отобрала.
– Ясно. Ты с ним, очевидно, крепко рассорилась, – вздохнул я. – Но со мной ссориться необязательно. Дело у меня к пану Черногуку было пустяковое. И, строго говоря, даже не у меня. Мой отец коллекционирует старинные ключи. У пана Болеслева обнаружился интересный экземпляр. Они нашли друг друга на форуме в интернете и заключили сделку. Карл попросил меня съездить в Прагу, забрать ключ. И все.
– Карл – это, что ли, папу твоего так зовут? – меланхолично спросила Мирра. – И ты, получается, Филипп Карлович. С ума сойти, везет же некоторым… Ключ, значит? Ничего не понимаю. С каких это пор Лев ключами занялся?
– Не думаю, что он ими занялся. Тут другое. Он, если не врет, поклонник Карла. Узнал про его хобби и специально отыскал редкий ключ, чтобы был повод завязать знакомство с кумиром. А тут такой облом – Карл не смог сам приехать, пришлось мне.
– Поклонник, говоришь? – Мирра была окончательно сбита с толку. – Это как? Лев вроде не по мальчикам… был, по крайней мере.
– Карл – музыкант. Органист, – объяснял я. – Некоторые специалисты считают, что лучший в мире, другие в этом не уверены. Но он нереально крут, это без вопросов.
– Без вопросов, значит, – растерянно повторила Мирра. – Как-то все уж слишком лихо закручено. И ведь не врешь, вот что поразительно.
– Не вру, – согласился я. – Но если тебе все равно стрёмно, меня можно выставить в любую минуту. Я огорчусь, но не обижусь.
Мирра некоторое время обдумывала мои слова.
– Извини, – наконец сказала она. – Чего я вообще на тебя взъелась? Сама с Болеслевом столько лет тусовалась, а другим, выходит, и один раз, по делу, – нельзя?.. А все равно неприятно думать, что он тебе наверняка понравился. Лев всем поначалу нравится. Я помню, как он умеет очаровывать.