Ключ из желтого металла
Шрифт:
– Нет-нет, я так не подумал, – энергично запротестовал я. И, чтобы быть честным до конца, добавил: – Возможно, просто не успел. Потому что думал – интересно, знаете ли вы художницу Мирру Жукотовскую? Она…
– Еще бы мы ее не знали! – Илья горделиво приосанился. – Лени ее, можно сказать, в люди вывела – еще в ту пору, когда бедный ребенок увлекался перформансами. [27] К счастью, девочка слишком любит рисовать. Поэтому крутой авангардистки из нее не вышло. А живописец, который останется в истории искусств, – пожалуй.
27
Дословно: представление (от английского «performance»). Хотя, конечно,
– Во как, – хмыкнул я. – Ну хорошо, раз так. Я как раз собирался спросить, чем она занимается. И как в ее конкретном случае обстоят дела с внутренней честностью и кормушкой.
– С честностью у нее все в порядке, равно как и с кормушкой. А вы знакомы?
– Немного. Как-то раз проговорили полночи напролет. И все.
Я не стал уточнять, что это случилось вчера. «Как-то раз» – прекрасная формулировка. Для всех случаев.
– И конечно, влюбились по уши, – печально усмехнулся Илья.
– Да вроде нет, – честно сказал я. – Но впечатление сильное, это да.
– То-то и оно, – сочувственно вздохнул Илья.
– Она очень красивая, – сказал я, – это правда. Но впечатлило меня не это. Вы когда-нибудь видели, как она работает? В смысле, слышали?
– А, понятно, – Илья оживился. – Стишки? Это да. Имел счастье. Лени как-то раз устроила ее очередную персональную выставку, а картин оказалось меньше, чем требуется, Жукотовскую очень хорошо покупают, и не все коллекционеры готовы оставить свои приобретения в галерее до закрытия выставки. Короче, пару картинок Мирра на месте рисовала, прямо в зале, перед самым открытием. А мы с Лени сидели в кабинете, занимались делами. И тут вдруг наша звезда начинает орать. Лени сперва перепугалась, а я, как слова разобрал, ржал, остановиться не мог. Лени решила, что осталась в одном помещении сразу с двумя сумасшедшими, вспомнила все, что ей рассказывали про загадочную русскую душу, и перепугалась еще больше. Но потом я успокоился и кое-что ей перевел, так что дальше ржали уже вдвоем. Жаль, камера дома осталась, а то засняли бы представление на память.
– А мне как-то не очень смешно было, – мрачно сказал я. – Послушал-послушал и сбежал не прощаясь.
– Дело вкуса, – пожал плечами Илья. – С другой стороны, должны же у нее быть хоть какие-то недостатки.
– А то нет?
Он призадумался и наконец помотал головой.
– Не-а, нет. По крайней мере, с нашей точки зрения – не слишком близких, но заинтересованных в ней людей. Смотри: пашет как лошадь. Обязательная. Ответственная. Такого, чтобы пообещала и не сделала, вообще не бывает. Не пьет. Никаких наркотиков – по крайней мере, на людях. Никаких нечестных сделок у нас за спиной. Никаких завышенных требований. Никаких скандалов. Художники такими не бывают.
– Прям ангел, – усмехнулся я. – Хорошая девочка с большой буквы «Хэ». Всем ребятам пример.
– Мне кажется, не в этом дело, – серьезно сказал Илья. – Я имею в виду, Мирра не похожа на человека, который хорошо себя ведет. Она просто делает что хочет. А чего не хочет – не делает. Не сомневаюсь, она бы с превеликим удовольствием предалась всевозможным порокам, но вышло так, что ей это не нравится. Неинтересно. Она любит рисовать и, кажется, ничего больше.
– Sie nichts verstehen, [28] – сонно сказала с заднего сиденья Лени. – Не только рисовайт. Мирра любил быть. По такой причине Sie das гений. Все есть очень простой.
28
Вы не понимаете (нем.).
Илья обернулся к ней и ласково заворковал по-немецки. Лени что-то бормотала в ответ, и я затылком чувствовал, как она улыбается. Улыбка этой женщины определенно имела плотность, вес, температуру и объем,
– Лени предлагает пожрать, – объявил Илья, поворачиваясь ко мне. – Она молодец, вовремя напомнила. Отличное место могли бы проскочить. Сейчас, смотри внимательно, будет такой почти незаметный поворот направо. Примерно в двух километрах – стоянка. А в трехстах метрах от нее – кабак. Ну, «кабак» – громко сказано. Просто забегаловка в лесу. Там такой гуляш готовят – ты не представляешь. Невообразимый, божественный гуляш. И все остальное на уровне.
– Ага, – кивнул я, перестраиваясь в крайний правый ряд. – Вот этот поворот?
– Йа, зо! – хором завопили мои спутники.
И я свернул.
Гуляш, вопреки посулам, обладал не божественной, а вполне земной природой, но был весьма неплох, как, впрочем, и домашние колбаски и картофельный салат с луком и перцем, а вот селедка, пожалуй, действительно была если не поймана, то засолена на небесах, первое место в моем личном рейтинге.
Илья по-прежнему превосходно справлялся с обязанностями мини-радиостанции – развлекал нас новостями, анекдотами и пространными рассуждениями на обоих языках одновременно. Литровый бокал светлого пива, который он неспешно осушил, определенно способствовал расцвету его ораторского дара. Лени к спиртному не прикасалась, сказала, надо быть наготове, вдруг я все-таки устану и придется садиться за руль; от моих заверений – дескать, не бывать этому – только отмахнулась, дорога еще долгая, чего зря рассуждать. Она почему-то была на взводе, виду не подавала, но воздух звенел от напряжения. Хотя, казалось бы, с чего? И только когда зазвенел ее телефон и Лени, просияв, схватила трубку и, опрокинув стул, стремительно выскочила на улицу, я понял – она просто ждала важного звонка. Ну вот, дождалась, слава тебе господи. Надеюсь, ее ждут хорошие вести, не хотелось бы проделать остаток пути с человеком, сидящим как на иголках.
Поэтому возвращения Лени я ждал с нетерпением. Желал поскорей убедиться, что все у нее – а значит, у нас – в порядке. Но она, как назло, не возвращалась. Минут через пятнадцать Илья забеспокоился.
– Пойду узнаю, что там стряслось, – сказал он, отставив в сторону опустошенный бокал. – Лени, конечно, любит потрепаться, но не настолько же.
Я решил махнуть на все рукой – какое мне, в сущности, дело до чужих проблем. Поковырял еду, понял, что уже давно сыт, закурил, заказал кофе. Помои, конечно, но со сливками сойдет. Получив и опустошив чашку, посмотрел на часы, раздраженно пожал плечами, снова закурил. Ненавижу ждать.
Пока я маялся, неприветливый краснолицый старик, заправлявший в закусочной, увидел, что нас становится все меньше, и поспешно принес счет. По-английски он не говорил, а немецких слов я знаю хорошо если полсотни. Но, подкрепляя несвязную речь жестами и гримасами, кое-как объяснил, что намерен пойти поискать своих друзей, которые за каким-то чертом вышли на улицу и не вернулись. Оставил на стуле куртку, чтобы хозяин не нервничал, и, полный решимости, вышел на улицу, вернее, в сад, окружавший ресторан. Сразу за невысоким деревянным забором начинался лес, узкая тропинка вела к стоянке, где мы оставили автомобиль. Ни Лени, ни Ильи нигде не было. На всякий случай я обошел вокруг дома, но обнаружил там только множество хозяйственных пристроек и заброшенную детскую площадку, по которой бродили гуси, злющие, как плохо воспитанные ротвейлеры.
Тогда я пошел к стоянке. Неясно, зачем ребята могли туда отправиться, но мало ли, может, у них какие-то важные документы в багажнике и нужно немедленно зачитать их звонящему. В любом случае иных идей у меня не было.
Я как-то незаметно начал нервничать. От этого чувствовал себя идиотом, а потому, как заведено, нервничал еще больше. Еще и злился, конечно. Вместо того чтобы спокойно идти по тропинке, наслаждаясь прогулкой через прозрачный весенний лес, несся почти бегом, бормоча про себя ругательства, по одному на каждый удар сердца. Так завелся, что, обнаружив стоянку совершенно пустой, испытал даже некоторое облегчение, как это часто бывает с людьми, чьи наихудшие предположения вдруг неожиданно оправдались.