Ключ к сердцу императрицы
Шрифт:
— Я не знал, не знал, какая ты! — и снова наброситься на нее с этими самозабвенными поцелуями.
Лидия все прекрасно понимала… понимала, что незнакомец во власти бреда и ошибки, что он принимает ее за другую, что эти поцелуи принадлежат какой-то Иринушке, что, очнувшись и поняв, с кем лобызался и жарко обнимался, он посмотрит на Лидию с презрением… Она все это понимала! Но совершенно ничего не могла с собой поделать.
Да и не хотела…
Пусть ошибка, но эта ошибка заставляла ее трепетать от счастья и блаженства. Честное слово, если бы он от поцелуев и объятий, пусть жарких, но еще
Тем паче что никакой ширинки там не было и быть не могло… ах да, эти штуки, которые носили в те времена русские (а также и французские, и всякие прочие) офицеры, штаны, сшитые из тугой, тесной лосиной кожи и оттого называемые лосины, застегивались сбоку… как раз на том боку, на котором лежал незнакомец. К застежке, значит, не подберешься, лосины не расстегнешь, не выпустишь на волю то, что так безудержно рвалось оттуда…
Жаль, но что поделаешь… уж придется раскованной женщине из века XXI пощадить стыдливость русского мужчины образца XIX столетия!
Лидия разочарованно вздохнула, продолжая безумно целоваться с незнакомцем, как вдруг ощутимый толчок заставил их оторваться друг от друга.
«Телега остановилась», — остатками разума сообразила Лидия, но какая телега и какое это имеет к ней отношение, она не знала и знать не хотела. Горячие руки незнакомца снова тянули ее в его объятия, и она радостно рванулась к нему вновь, как вдруг над их головами воистину «грянул гром» — раздался громкий окрик:
— Qui ^etes-vous? O`u allez-vous? — И тот же голос повторил на ломаном русском языке: — Кто вы? Куда ехать?
Боже мой! Французы! Их остановил патруль!
Лидия вздрогнула, и незнакомец прижал ее к себе, но уже не страстно, а защищая, и нежно прошелестел в ухо:
— Не бойся, милая! Я никому не дам тебя обидеть.
Лидия чуть не всхлипнула: так ее растрогали эти слова. Никогда ни один мужчина не говорил ей ничего подобного. Никогда! Какое счастье — слышать такое! Какое счастье — ощущать эти объятия, в которых она может укрыться от всех на свете бурь и невзгод!
— Чего это, барин? — раздался надтреснутый, суетливый голос возницы. — Мы кто? Да разве сам не видишь? Люди мы, добрые люди! Едем себе да едем! Алле, стало быть, да алле!
— Куда ехать? Что возить? — уже с ноткой раздражения выкрикнул голос.
— Ась? — чрезвычайно удивился вопросу старик. — Куды? На кудыкину гору, куды ж еще?
— Хватит! Не надо ломать ду-ра-ка! — совсем уже сердито воскликнул француз на вполне приличном русском языке. — Поднимать попона! Слышать меня, старый пес?
— Пес, да не твой! — огрызнулся старик. — Понял? Не твой! Не буду я ничего поднимать! Нашел прислугу!
— Тише, Степаныч. Тише! — окоротил возницу женский голос, тотчас перешедший на французский: — Извините его, господин лейтенант. Он очень стар…
И тут случилось нечто очень странное.
— Стар, но очень злобен! — добавил француз уже значительно мягче. — Впрочем, ради вас, мадемуазель, я готов его простить. Тогда прошу вас объяснить мне, кто вы такие и куда направляетесь? Вы везете продукты? Если да, то прошу меня извинить, но я вынужден реквизировать их в пользу императорской армии.
— Ах нет, нет! — на очень быстром и правильном французском языке возразила женщина. — Никаких продуктов там нет, мсье лейтенант, уверяю вас. Это просто вещи — некоторые вещи. Перины, подушки, одеяла, кое-что из моих платьев. Мой слуга везет меня в наше загородное имение, в деревню. А там нет почти никакого имущества. Ну вот мы и везем его…
— Видимо, сена в вашей деревне тоже нет? — откровенно ухмыльнулся офицер. — У вас воз до половины сеном набит! Таких возов я уже нагляделся. И не раз убеждался в том, что все русские прячут в сене продукты. Уверен, что, если вы поднимете попону, я найду и бочонки с медом, и окорока, и сыры, и мешки с мукой.
— Нет, нет, ничего такого у нас нет! — задыхаясь от волнения, твердила женщина. — Клянусь, тут только вещи, самые обыкновенные вещи! Прошу вас верить мне!
— Не будем спорить, belle demoiselle [3] ? — неожиданно покладисто произнес офицер. — Вы просто поднимете попону и покажете, что там лежит. Я не буду копаться в ваших платьях, клянусь. Но если мне что-то покажется подозрительным, я просто ткну тут и там своей саблей. Хорошо? Договорились?
3
Прекрасная барышня (франц.).
Девушка, чудилось, обмерла от ужаса, потому что у нее вдруг вырвался даже не крик, а какой-то заячий писк:
— Нет, не надо, умоляю вас!
— Ого… — протянул офицер. — Кажется, дела еще хуже, чем я предполагал. Неужели вы так испугались, что я проткну саблей ваше любимое платье? А может быть, я могу проткнуть не только платье, не только перину и подушку, но и еще кое-что? Вернее, кое-кого? Что и говорить, многие раненые русские офицеры, чтобы не быть схваченными нашими войсками, пробираются из Москвы, выискивая для этого самые что ни на есть неожиданные пути и способы. Судя по ужасу, который выразился на вашем прехорошеньком личике, я недалек от истины! Поднимите попону! Быстро! Не то…
И раздался резкий металлический звук, весьма недвусмысленно свидетельствующий о том, что француз перешел от слов к делу и выхватил-таки саблю из ножен.
— Нет-нет, мсье! — вскричала девушка. — Умоляю вас… не надо. Должна признаться, я вам солгала. Простите, простите меня! Да, да, в самом деле, там, в телеге, есть… кое-кто есть, один человек.
Лидия почувствовала, как вздрогнул незнакомец, и порывисто обняла его. «Я никому не дам тебя обидеть!» — чуть не шепнула она, однако он снова отпрянул от нее.