Ключ к загадке
Шрифт:
Похоже, Линю удалось о чем-то договориться с тибетцем, тот позвал своих друзей и они спешно покинули помещение.
– Как у вас получилось уговорить их?
– Я сказал, что когда придут остальные члены экспедиции, то они справедливо примут вас за жертву обмана и заберут вообще все деньги, которые вы им отдали. Посоветовал уходить и довольствоваться малым.
– Не представляете, как я вам благодарен, - выдохнул перепуганный Луи.
– Меня зовут Луи Бюстьен, и я твердо намерен отблагодарить вас за помощь. Я состоятельный человек, только скажите, где и когда вам удобно получить деньги...
– Постойте, - мягко остановил его китаец.
–
– Тогда чего вы хотите?
– Вы, вероятно, не помните меня, но пару дней назад мы виделись с вами в соседней деревушке. Там я заметил, что в руках вы держали старенькую шкатулку. Она была очень похожа на ту, которую я ищу очень давно. Если бы вы могли подарить ее мне.
– Конечно-конечно, - оживленно закивал Бюстьен, готовый с легкостью избавиться от проклятого ларца, из-за которого он чуть жизни не лишился.
– Я пытался расплатиться ею с ними, но они не захотели, выбросили ее в тот угол, - Луи указал место, на которое, по его мнению, упала шкатулка. Но там ничего не было.
– Готов поклясться, видел, как она туда отлетела!
– Постойте, - Линь направился к перепуганному владельцу заведения, с опаской поглядывающему в их сторону и до сих пор не решившегося заняться приведением своего заведения в порядок, о чем-то с ним поговорил, потом вернулся за столик к французу.
– Он видел, как ваши партнеры по игре унесли ее.
Бюстьен схватился за голову.
– Какже так, - выдохнул он.
– Уверю вас, если бы я знал, что вам нужна эта шкатулка, ни за что не отдал бы ее этим подлецам!
– Ничего. У меня есть еще одна просьба. Вы англичанин?
– Нет, француз.
Линь покачал головой, тем не мене продолжил.
– Мне бы хотелось, чтобы вы отыскали лорда Недведа. Эта вещь, которая была у вас, по праву принадлежит ему. Ничего ему не говорите, просто узнайте, где живет и как с ним связаться. И оставьте свой адрес, когда придет время, я вам напишу и попрошу привезти лорда сюда или в Китай. Это будет лучшая плата за мою помощь.
– Конечно, если бы у меня только было перо или ручка. Постойте, - Луи встал с места, под перевернутым столом обнаружил свой рюкзак, порылся в нем, отыскал блокнот и шариковую ручку, удовлетворенно хмыкнул, вернулся за стол и быстро написал свой парижский адрес.
– Вот. Непременно пишите, - протянул он вырванный листок Линю.
– Благодарю вас, - поклонился китаец.
– И еще одна вещь. Я не уверен, что смогу заполучить шкатулку, поэтому если вдруг вы снова с ней столкнетесь, то обязательно найдите меня.
– Если хотите, я могу попытаться выкупить ее у владельца.
– Не нужно, просто найдите меня сразу после того, как столкнетесь с ней.
– Но как мне вас отыскать? Постойте, - Бюстьен вырвал лист, протянул его китайцу.
– Оставьте свой адрес.
Китаец захохотал, откинувшись назад, отсмеявшись, серьезно посмотрел на Бюстьена.
– У меня нет дома, написать мне не получится. Найти будет не так-то просто. В Тибете я бываю каждый год, поэтому вам придется приехать сюда и поинтересоваться у трактирщиков. Найти меня будет не просто, но вы сами сказали, что считаете себя обязанным...
– О, в этом можете не сомневаться, - оживленно принялся успокаивать китайца Луи.
– Я найду вас даже если придется объехать весь Тибет вдоль и поперек, обязательно найду.
– Найдите Недведа, - напомнил китаец.
– И Недведа найду, обязательно.
– Я верю вам. И один совет -
Бюстьен прислушался к совету Линя и уехал из того поселка сразу после их разговора. Он сумел пересечь Тибет без приключений и, добравшись до первого крупного городка, отправил телеграмму во Францию, попросив денег на обратную дорогу. Уже осенью Луи вернулся в Париж, где вернулся к своей работе. Но о данном Линю обещании не забыл, разузнал все о лорде Недведе, сумел завести с Гербертом знакомство и даже продать ему пару старинных предметов. С того самого момента он не выпускал семейство Недведов из виду, терпеливо дожидаясь письма Линя.
3
Август 1935 года. Тибет.
Японцы ушли, пообещав в ближайшие месяцы прислать знакомого с немецким языком медика для работы с Крузе. Вопреки ожиданиям Эмберха, крики и стоны, доносившиеся из лаборатории, не прекратились, а только усилились. Он планировал использовать это в своих целях, дождаться, когда Штейнер начнет колебаться - ведь ни один нормальный человек не сможет сохранить душевное равновесие, каждые день слыша эти чудовищные звуки - намекать на то, что Кроненберг был в курсе работ, которые собирался вести Крузе, таким образом подорвать преданность Ганса его руководителю, а после вмешаться и положить конец бесчинству доктора, тем самым расположить Штейнера к себе. Но, как ни тяжело было это признавать, Эмберх не мог выносить криков пленных, судя по всему подвергающихся немыслимым пыткам. Когда он поймал себя на мысли, что боится проходить рядом с лабораторией, увидел, что у солдат, ночевавших неподалеку от неё, черные круги под глазами, понял - продолжаться так дальше не может. Плевать на Штейнера, плевать на Кроненберга, даже на шкатулку плевать.
Он никогда не отличался сентиментальностью, без труда мог застрелить человека, но и бесчувственным животным себя не считал, был не в состоянии подвергать людей бессмысленным пыткам, и не намерен мириться с подобным со стороны кого бы то ни было.
Через четыре дня после отбытия японской делегации Эмберх направился в лабораторию поговорить с Крузе. Столкнулся с ним у входа.
– Доктор, у меня к вам разговор, зайдите ко мне немедленно.
Тот презрительно хмыкнул.
– Я очень занят, Карл, и не могу тратить свое время на болтовню. Хотите сказать - говорите здесь и сейчас.
– Как пожелаете, - Карл холодно посмотрел на него.
– Ваши эксперименты в том виде, в котором вы их проводите, должны прекратиться. Крики и стоны ваших подопытных подрывают моральный дух солдат. Применяйте анестезию, усыпляйте их, поступайте как знаете, но не смейте мучить живых людей!
Крузе снова хмыкнул.
– Карл, мой мальчик, - хамски начал он.
– Обратитесь к Гансу Штейнеру, он популярно объяснит вам полномочия командующего базы. Я вам не подчиняюсь, только полковник Кроненберг может указывать мне, что и как делать, а он в курсе моих работ, считает их чрезвычайно важным и интересными. Поэтому поступать я буду так, как посчитаю нужным. Вам это понятно?