Ключ Лжеца
Шрифт:
Наш наманикюренный громила провёл нас по самой приятной четверти тюрьмы, и передал охраннику, который должен был вести нас остаток пути. Ему тоже пришлось заплатить.
– 98-3-8… как там дальше? – Он шагал впереди, покачивая незажжённым фонарём.
– 98-3-8-3-6, – сказал я, косясь на свою бумагу. Мы проходили мимо высоких окон, по освещённым фонарями коридорам; а потом деревянные двери в стенах, сменились решётками и масляными лампами, словно специально чадившими
– Значит, что он прибыл в этом году, в 98-м, недавно, меньше месяца назад, и что он гол как сокол, раз оказался в такой дали.
Я глянул через очередную решётку в пустую камеру: каменный пол, усыпанный грязью, голая скамья, куча лохмотьев в качестве постели. Среди лохмотьев блеснул глаз, и я понял, что это не постель.
По мере того, как мы шли, вонь усиливалась – грубая смесь нечистот и гнили. Проход становился больше похож на тоннель, чем на коридор, и мне уже приходилось наклоняться, чтобы не задевать головой потолок. Тут и там темноту нарушали одинокие свечные огарки, качавшиеся в лужах воска. Повсюду в темноте и вони за прутьями решёток что-то стонало и шелестело, и я рад был не видеть, что именно. Наш проводник зажёг тонкую свечку от последнего из тех огарков, и мы пошли за этим светящимся угольком в ад.
– Вот, 3:6. – Он зажёг свой фонарь, снова демонстрируя потную комковатую топологию своего обнажённого торса. Мы стояли в квадратном помещении с низким потолком, из которого восемь арок вели в крупные камеры. Каждую арку перегораживали грязные ржавые прутья. Существа внутри отвернули свои лица от света, словно он ранил их глаза. Большинство были голыми, но я не мог отличить мужчин от женщин. Они казались одинаково серыми, заляпанными грязью, и настолько тощими, что сложно было представить, как настолько исхудавшие люди могут жить. А здешний запах… тут меньше пахло нечистотами и больше гнилью… такая вонь, от которой не избавиться и за несколько дней. Запах смерти – смерти без надежды.
– Какая последняя часть?
– Что? – Я оглянулся на тюремщика.
– Последняя часть. Номер камеры.
– А-а. – Я поднял пергамент и прочитал.
Мы подошли к арке, на замковом камне которой было написано "VI".
– Назад! – Охранник провёл дубинкой по прутьям, и должники отпрянули, съёживаясь, словно собаки, привыкшие к побоям. – Новенький! Покажите мне новенького!
Серая толпа расступилась, прижимаясь к стенам камеры, шаркая босыми ногами по влажной грязи. Тени отступили с ними, и фонарь осветил каменный пол, устланный соломой.
– Где… – И тогда я его увидел. Он лежал на боку, спиной к нам, его хребет чередой костлявых шишек выпирал из-под бледной кожи. Я видывал мёртвых попрошаек в канавах Вермильона, на которых оставалось больше мяса, после того, как собаки всю ночь грызли их конечности.
– Восемь-один-шесть-три-два! – Проревел стражник, словно стоял на параде. – Подъём!
От этого резкого крика я вздрогнул – а ведь я выйду отсюда, нагруженный золотом, и в животе заурчал обед, за цену которого можно было бы купить свободу одному из этих несчастных. Я быстро протянул руку к охраннику.
– Довольно. Открывай. – Проговорил я, стиснув зубы.
– Открыть Отбросы стоит два гекса, – беззлобно сказал он.
Я порылся в карманах в поисках такой мелочи, и спустя вечность вытащил три шестигранных медяка.
– Открывай. – Моя рука дрожала, хотя я не понимал, из-за чего сержусь.
Охранник устроил целое представление, пересчитывая ключи, и наконец вставил в замок самый тяжёлый кусок железа на своём кольце. Он ещё раз ударил по прутьям, отчего у меня свело зубы, и потянул на себя створку решётки.
– Ты уверен, что это он? – В фигуре не было ничего знакомого. Рёбра выпирали по бокам, волосы были тёмными от грязи. Я мог безо всяких усилий поднять на руки эту кучу костей и кожи. Все те мили, что мы брели на юг, что вывели нас с северных пустошей, в конце концов завели его сюда?
Я передал портфель Та-Наму и шагнул внутрь, мучительно глядя на должников по обе стороны, руки которых заканчивались чем-то похожим на когти. От их вони мои глаза слезились, и перехватывало горло. За пять шагов я дошёл до фигуры. Расчистил пинками участок плиты пола и опустился на одно колено.
– Это я… принц… это я, Ялан.
Тело едва заметно дёрнулось, согнулось, словно все кости чуть сжались под кожей.
– Ты… – Я не знал, что сказать. Спросить, всё ли с ним хорошо? Выглядел он нехорошо.
Я протянул руку и повернул его к себе. Светлые глаза смотрели на меня из-под спутанных волос.
– Хеннан. – Я сунул руки под парня и, не обращая внимания на грязь, притянул его к себе. Он оказался даже легче, чем на вид. Я без усилий встал и повернулся к воротам, обнаружив, что они закрываются.
– Нет! – Я бросился вперёд, всё ещё держа мальчика и поскальзываясь на грязи. Не успел я проделать полпути, а тюремщик уже повернул ключ. Он ухмыльнулся мне через решётку. Мой сын меча неподвижно стоял посреди центрального помещения. Я изумлённо посмотрел на него, а потом понял, что технически тюремщик не причинил мне никакого вреда.
– Та-Нам! Вытащи меня отсюда!
Сын меча остался на месте. Удар сердца тянулся целую вечность, и мои внутренности скрутило в тугой тяжёлый шар. Теперь Хеннан стал весить как вся тяжесть мира.
– Та-Нам! Сын меча никогда не разрывает контракт! – В мире мало истин, и ещё меньше определённостей. Смерть, налоги, и мало что ещё. Но верность сынов меча была легендарной…
– Вы нарушили наш контракт, мой принц. – Та-Нам склонил голову, словно этот поступок его огорчил. – Вы купили меня при помощи бумаги. День назад ко мне пришёл человек и заплатил полную сумму за мой следующий контракт, хотя я сказал ему, что не знаю, когда вы откажетесь от опциона на мои услуги. Кроме того я сказал ему, что обязан доложить о нашем разговоре своему хозяину. Тогда он объяснил мне, что у меня нет хозяина, поскольку банк Бутарни больше не принимает вашу подпись, так как Центральный Банк приостановил ваш кредит по обвинению в уклонении от налогов. А без хозяина контракт, на который я только что согласился, стал действующим.