Ключ от двери

Силлитоу Алан

Он был отличной мишенью для снайперов. Вокруг рубки, на тонкой проволочке, были подвешены банки из-под бензина, так что всякий, кто стал бы подползать в темноте, непременно поднял бы шум, банки загремели бы, ударяясь о каменистую землю. И Брайн уже видел, как он гасит свет и прыгает в высокую траву, прихватив за­ржавленный штык, а они тут будут искать боеприпасы или, может, запасные части для рации, хотя он с трудом пред­ставлял себе, каким образом он уцелеет и, может быть, еще станет свидетелем разграбления рубки.

Радиомеханики подвели ток к проволочной загородке и заправили огнетушители серной кислотой. Хорошо, если бы на проволоку наткнулся дежурный офицер или какие-нибудь сержанты, потому что, как говорил Нотмэн, «те,

кто кричит «В атаку!» или «Вперед, ребята!», и есть твои злейшие враги».

Караулы у ворот лагеря были удвоены и вооружены теперь винтовками вместо карандаша и блокнотика для записи всех, кто приходит не вовремя. Несколько рот ма­лайской полиции патрулировали район. А две или три ночи назад двое полицейских даже подошли к рубке и, набрав­шись храбрости, постучались в дверь. Он заварил им чаю и дал матрасы, чтобы они соснули часок, посочувствовав им, вынужденным бродить в темных джунглях. Сам он бодрствовал у передатчика и разбудил их на рассвете, что­бы они успели вернуться в лагерь. Он вспомнил, что этих же полицейских уволили неделю спустя после того, как их застали спящими возле отделения радиомехаников, и, уходя из лагеря после военно-полевого суда, снова одетые в сари и треугольные шляпы, они с радостной улыбкой тащили на станцию свои дешевые чемоданы. «Вот бы со мной такое же случилось!»

Проволочные загородки были отремонтированы и стро­го охранялись, как и заграждения на дороге между паро­мом и взлетным полем, где несли караул малайцы и добро­вольцы из плантаторов, вооруженные дубинками и дробо­виками. Партизаны предъявили ультиматум, потребовав, чтобы все европейцы убирались из Малайи в месячный срок, и большинство солдат в бараке связистов рады были бы удовлетворить их требование. Брайн был тоже всей душой за это, но Бейкер, как всегда, спокойный и рассуди­тельный, сказал ему, что все это происки китайских комму­нистов, а уж если кто и должен управлять Малайей, так это сами малайцы. В любом случае Малайя на пути к само­управлению, хотя путь этот длинный, и, конечно, китайцы должны принять здесь участие, потому что они числен­ностью превосходят все другие национальности на полу­острове и являются костяком страны, ее мозгом. А китай­ские коммунисты, продолжал Бейкер, воспользовавшиеся, как и следовало ожидать, напряженным положением в стра­не, составляют здесь лишь незначительное меньшинство, ко­торое хочет отделаться от англичан и установить собственную диктатуру. И если ты веришь в демократию, то ты должен сделать все возможное, чтобы усмирить этих террористов.

— Ты, я вижу, не те газеты читаешь, — сказал ему Брайн.

— А ты вообще никаких не читаешь, — сказал Бейкер. Чайник закипел, Брайн стал заваривать и пить чай, скоротав кое-как еще час. Он ел хлеб с сардинами и про­сматривал «Сэтердей ивнинг пост», потому что читать длинные статьи у него не хватало терпения. Атмосферные разряды так громко трещали в наушниках, что он не услы­шал бы, даже если бы рядом прогрохотал танк, не то что слабый предостерегающий звон жестянок о каменистую почву. «Не дождусь, когда я наконец вернусь к тебе,— писал он Полин. — С этой дырой покончено, хотя вначале мне тут нравилось. Теперь уж я наверняка знаю, что с меня хватит. Ведь ушел я, можно сказать, добровольцем, мог бы остаться в Англии, если бы захотел. И все же, хоть и жестоко было уехать от тебя в такую даль, я до­волен, что побывал тут». Ему хотелось вымарать последние фразы, но он оставил их и продолжал: «Чувствую себя сейчас хорошо. Правда, хотелось бы, чтоб ты была рядом. Надеюсь, тебе не нужно объяснять, что бы я стал делать, ты, конечно, и так догадаешься. Жаль, что я так далеко». Он остановился, чтобы поймать паука, перебегавшего стол, — красный шарик на волосатых ножках, — загнал его в угол и, когда паук в отчаянье прыгнул на пол, убил его молотком. «Он мог бы укусить меня, — подумал Брайн, — а это смерть; так и до Англии не доберешься, если не глядеть в оба». «Всего через полтора месяца, ми­лая, я буду на борту судна, которое повезет меня к тебе. Так что готовься и смотри хорошенько за малышом да по­целуй его за меня. Ох, и здорово будет вместе». Конверт был исписан условным шифром: «италия», «знп» — «Искренне тебя, ангел, люблю, изнываю я», «Запечатано нежным поцелуем».

К часу ночи он чувствовал себя так, будто кости его вот-вот расплавятся, а душа окаменеет. Послав свои по­зывные всем станциям, он не получил ответа. Тогда он положил тюфяк на стол, взгромоздился на него, и через несколько секунд сознание его уже было сковано сном. Железная рука собрала воедино обрывки мыслей, обратив все в какой-то кошмар, и безжалостно терзала его усталое тело. Началось все это незаметно, понемногу, и вначале было терпимо, но потом он словно оказался запертым внутри гудящего барабана и наконец проснулся, испуган­ный и злой. Он собрался с силами и громко крикнул:

— Кто там?

Сердце его дрогнуло. «Вот и моя очередь, хотя они не стреляют сразу, так что, может, я еще сумею договориться — например, выдать им какие-нибудь военные тайны». Он поискал глазами оружие.

— Кто там? — снова крикнул он.

Схватив со стола молоток, Брайн распахнул дверь. Свет ослепил его, и сначала он ничего не увидел. Потом, различив офицера и сержанта, швырнул молоток на стол.

— Я не слыхал, как вы подъехали, — сказал он, раз­глядев черную тень джипа под антеннами, — работал на передатчике.

Они огляделись. Сержант, маленький, юркий, с рожей, как у Аль-Капоне, держал наперевес автомат.

— Дежурный офицер! — рявкнул он так, будто ожи­дал, что Брайн вскочит по стойке смирно и набросит па­радную шинель на голое тело, замасленные шорты и незашнурованные домашние туфли.

— Вы здесь один? — спросил дежурный офицер.

Это был офицер военно-воздушных сил, высокий, рыжий еврей лет тридцати с лишним, похожий скорее на Голиафа, чем на Давида, с классической фигурой дере­венского кузнеца. Брайн кивнул.

— А зачем тут эти жестянки вокруг будки? — спро­сил сержант. — Я чуть ноги не поломал.

— Какие жестянки? — спросил Брайн, сразу превра­щаясь из просвещенного радиооператора в рэдфордского деревенщину.

Офицер взглянул на приемник.

— Самолеты есть?

— Сегодня нет, — сказал Брайн и добавил: — сэр, — когда Аль-Капоне злобно взглянул на него.

— А где ваша винтовка?

— У меня ее нет, сэр. У нас, радистов отдаленных стан­ций все отобрали на случай нападения бандитов, чтоб винтовки им не достались.

— Наверно, вам без нее не очень-то весело, — сочув­ственно сказал офицер.

Мне все равно.

— А зачем ты дверь запираешь? — спросил Аль-Капоне.

— От насекомых.

— Душно здесь? — Брайн молчал, пока Аль-Капоне осматривал помещение с таким видом, будто шел в бордель, а попал вместо этого в свинарник. — Как у вас, все хоро­шо? — спросил офицер.

— Да, сэр.

— Телефон работает?

— Да, сэр.

— Довольствие из кухни получаете?

— Да, сэр. Все хорошо.

— Что они дают вам?

Брайн перечислил: полбанки сгущенки, немного сахару, чай, булку и банку сардин.

— Хватает?

— Вполне, сэр.

Офицер повернулся, чтобы уйти.

— Если что-нибудь понадобится, звоните мне на кон­трольную вышку. Я там буду всю ночь.

Брайн смотрел им вслед. В первый раз дежурный офи­цер надумал выбраться дальше бара в офицерской сто­ловке. «Может, их все-таки беспокоит, что меня тут застре­лят». Усталость снова овладела им, и глаза у него щипало, как от креозота. «Плевать я хотел, если даже все партиза­ны на свете ползут сейчас к этой рубке, чтоб спалить ее к чертям, или если все самолеты над Малайей надорвут глотки, посылая сигналы бедствия, — все, я выдохся». Он закрутил до отказа регулятор громкости приемника, растя­нулся на столе и погрузился в сон до утра.