Ключ от миража
Шрифт:
Но часто, когда у нее прыгало давление, бабка куксилась, начинала ко всему придираться, жаловаться, что все плохо — в магазинах бешеные цены, по телевизору — безобразие и разврат, что стариков никто слушать не хочет и что, видно, все ждут не дождутся, когда старики перемрут, что она вообще понять не может, как ее родной сын Федор — отец Игоря — допустил, чтобы они снова жили тут, в этом змеином гнезде, где жизнь человеческая копейки не стоит, где сами стены помнят такое, что нормальному человеку и в кошмаре не приснится.
Сегодня утром Клавдия Захаровна как раз, по мнению Игоря, и была в таком боевом, склеротическом настроении
— Да кого, ба? — вяло интересовался Игорь. Он спрашивал это всякий раз, потому что не реагировать на бабкины сказки было нельзя. Бабка сразу же по-детски обижалась и бубнила, что он такой же, как все — бессердечный, пустоголовый остолоп.
— Да мы-то с Настей-лифтершей тогда решили — этот, мол, снова вернулся, душегуб-то наш, — сразу оживившись, повествовала Клавдия Захаровна. — Они ведь возвращаются иногда. Тянет их на место-то поглядеть, кровь тянет, зовет… А это не он был, слава богу, не тот. Того-то поймали потом, да не в Москве, а вроде в Казани… А у нас-то дело вон как было, слушай. Настя меня во дворе встретила, я с работы шла. Шепчет: беда, Захаровна. К Нюрке-то ломится кто-то в дверь, она мне через форточку кричала… А двери-то тогда тоже тьфу были, фанера. А Нюрка-то, соседка наша, одна жила, мужа схоронила, сына в армию проводила… Ну, я, значит, и говорю Насте-лифтерше: не иначе он вернулся опять. Бежим скорее в опорный. Тогда милиция-то была не то, что щас. Тоже никудышная, но все же…
— Ба, все, финита. Берем тайм-аут, лады? — Игорь доел завтрак и поднялся.
— Погоди, Игоречек, — Клавдия Захаровна сразу осеклась, засуетилась. — Да ты поел-то плохо, мало… А кофейку еще? Не хочешь? А на обед что будешь? Котлетки? А это.., ты не забыл, что я тебе вчера говорила? Паспорт-то твой где? Сегодня тут у нас паспорта меняют организованно. Пойдем, а то набегаемся потом.
— Ты сама идешь? — спросил Игорь.
— Конечно, а то кто же? Отец на работе, а матери разве можно там в духоте, в очереди…
— Ну, тогда заодно и мой скинь, лады? — Игорь зевнул. — А мне некогда, у меня, ба, дела.
Но бабке Игорь, как обычно, наврал. Делать ему было абсолютно нечего. И этот новый день, как и все прежние, надо было как-то убить.
Выйдя во двор, Игорь сначала закурил, затем подошел к отцовской «ракушке». Потрогал замок. Машины в гараже не было. Отец ездил на «Ауди» сам и Игорю, хотя тот неплохо водил, ключи не доверял. Ну что ж, это пока еще его право…
Хлопнула дверь подъезда, кто-то вышел. Игорь увидел девчонку-соседку с четвертого этажа. Звали ее Олькой, и была она совсем еще пацанкой, но… Волосы у нее были густые и какие-то кукольные, что ли, — кудрявые, рыжие, яркие, как огонь. Ее просто нельзя было не заметить, хотя особо хорошенькой она и не была. Так себе — бледненькая, курносенькая, сероглазая, вся в веснушках. Правда, тело у нее было уже вполне сформировавшимся. Она не была худышкой, как одноклассница Ритка Мальцева, и в топ-модели явно не годилась. Но смотреть на нее было ничего, даже приятно. Как-то они ехали вместе в лифте, и эта Олька явно нарочно расстегнула куртку. И он успел заметить, что грудь у нее уже будь здоров — округлая, упругая, как у женщины. А ведь это самое
Девчонка-соседка тоже его заметила. И остановилась. Она была в красной коротенькой курточке, клетчатых брючках и с рюкзачком — тоже клетчатым, в тон. Сегодня она вышла из дома одна. А ведь обычно, как он успел заметить, ее даже в школу, словно принцессу на горошине, отвозила на машине ее модная мамаша. Но сегодня девчонка была одна. И он подошел к ней. И сказал:
— Привет, чего ж сегодня без конвоя?
Она смотрела, краснея, смущалась. А он в упор разглядывал ее с высоты собственного роста — надо же, совсем пацанка, классе в седьмом, наверное, учится. А волосы — как костер, и тело — крепкое, упругое.
— А, сегодня ведь паспорта меняют, — продолжил он разговор. — Мать твоя, наверное, в ЖЭК пойдет, да?
— Да, кажется, — ответила Оля Тихих. — А у меня сегодня первого урока нет. У нас учительница болеет. Химичка.
— Значит, не торопишься? — спросил он небрежно, свысока. — Хочешь, я тебя провожу?
— Ты? Меня?
Он усмехнулся снисходительно: ой, девчонки, все вы одинаковы. Даже такие вот смешные, рыжие маленькие пацанки…
Они вышли из арки. Оля Тихих направилась было к остановке, но Игорь поймал ее за рюкзак, потянул к себе легонько.
— Эй, — шепнул он. — Ты ж вроде не торопишься?
— Но как же.., мы опоздаем?
— Ну и что с того?
Она остановилась в нерешительности.
— Пива хочешь? — спросил ее Игорь.
— Не знаю, я его не люблю.
— Значит, хочешь, — усмехнулся он. Девчонка все больше и больше начинала ему нравиться. Она не была строптивой и дерзкой, не грубила, не огрызалась в ответ. Она совсем не была похожа на Ритку Мальцеву, которая, чуть что не по ней, так могла послать, уши бы завяли. У этой Ольки-соседки и предки были не чета предкам Ритки Мальцевой. И вообще, хотя с виду она была сущей малолеткой, в ней было что-то такое… — У тебя парень есть? — спросил он ее прямо.
— Нет. А у тебя… — она несмело взглянула на него. — У тебя есть.., девочка?
— Девочка? — он хмыкнул. — Мои девочки, Олечка, все давно знаешь уже где? Ладно, не буду портить такую славную детку.
— Я не детка, — она вырвала у него руку, которую он уже крепко держал в своей.
— Да ладно, не гони волну, — он улыбнулся, призвав на помощь все свое обаяние. — А ты красивая. Правда-правда. Рыжая, как белка. Рыжик… — Меня в школе рыжей все зовут. Не обидно, но все же.., а я не рыжая, я светлая шатенка. А у тебя… Игорь, — она снова несмело заглянула ему в глаза, — какие у тебя волосы?
— У меня? — Он потер ладонью бритую макушку. — Да фиг их знает, темные, обыкновенные. Твои все равно лучше. Как золото.
Он стянул с нее вязаную шапочку, запустил руку в тугой шелковистый ворох волос.
— На сегодня школа отменяется, — шепнул он ей прямо в ухо и коснулся враз пересохшими губами нежной, порозовевшей от холода мочки. — Погуляем, Оль, а?
А на шестом этаже в квартире под номером двадцать в это утро тоже встречались двое. Алла Гринцер приподнялась с подушки, потянулась к лампе. Сумерки в комнате. Диван у окна, скомканные простыни. Олег Алмазов лежал рядом, ровно, спокойно дышал. Спал? Алла так и не зажгла лампу. Нет, не надо света. Пусть в этой комнате за плотно задернутыми шторами продолжается ночь. Их ночь, проведенная вместе.