Ключ

Тойн Саймон

Он взял камень в руку, прикидывая вес. Да, понятно, почему дедушка не захотел прыгать в наполненный водой ров с этим камнем. Рукой он почувствовал, что на обратной стороне выбиты еще какие-то символы, и перевернул камень. Обратную сторону покрывали густые строки текста — вроде бы на двух различных языках, но Габриелю не был знаком ни один из них. Текст окружали отмеченные точечками другие созвездия.

Достав из кармана телефон, Габриель сфотографировал плиту с обеих сторон, потом заснял комнату, карты и лежавшие на столе документы. Наконец, сделал фото логотипа компании

«Дрэгонфилдс», написал сообщение для электронной почты и прикрепил файлы с фото к нему. Вышел на свежий воздух, где лучше принимался сигнал, и отправил сообщение.

У открытого нефтехранилища, час-другой назад наполненного до краев «черным золотом», стояла, низко наклонив голову, лошадь и пила чистую родниковую воду. Картину, которая сейчас предстала глазам Габриеля, можно было наблюдать всякий день от самого начала времен. Луна уже окончательно исчезла с небосвода, залитого ярким светом наступающего дня. Габриель глубоко вдохнул, с удовольствием наполняя легкие чистым влажным воздухом. В нем не было теперь даже намека на запах, сопутствующий обычной буровой установке, — пахло свежестью и цветущими деревьями, похоже апельсиновыми.

«…за одну луну», — было сказано в пророчестве. Бог свидетель, они успели, правда, в последний миг. И никто даже не подозревает, какую беду они сумели отвести. Почти никто.

Габриель прикрыл телефон ладонью от моросящего дождя и набрал номер.

113

Телефон завибрировал в кармане, когда Афанасиус отмывал запачканные бинты в апартаментах прелата. Он бросил взгляд на привязанного к койке человека. Драган все время бредил с той минуты, как «плач Иеремии» овладел им. Но при этом у него наступали мгновения просветления, и тогда вся затаенная в нем ненависть выплескивалась наружу. Приходилось быть настороже.

Он отложил в сторону кусок полотна и быстро прошел в противоположный угол комнаты, к окну, выходившему в огороженный стеной сад. В саду было запрещено появляться, поэтому оттуда его никто не сможет увидеть. Монахи обители либо ухаживали за больными в многочисленных изоляторах, устроенных теперь по всей Цитадели, либо сами лежали, привязанные к койкам, тщетно пытаясь освободиться и зачесать себя до смерти. Несмотря на все это, Афанасиус обвел взглядом весь сад, убеждаясь, что там никого нет, и лишь после этого вынул телефон из кармана и ответил на вызов.

— Алло.

— Она дома, — послышался голос Габриеля.

Афанасиус с облегчением вздохнул и закрыл глаза. Все позади.

— Слава Богу, — сказал он. — Когда не удалось отыскать карту, я испугался, что все пропало. Ну, расскажите же. Как выглядит Эдем?

— Совсем не так, как вам это представляется.

— Но вы твердо уверены, что попали куда следует?

— Совершенно уверен.

По комнате разнесся жалобный стон — это брат Драган рвался из своих пут.

— Что там такое? — поинтересовался Габриель.

— Стенает душа несчастного, пораженного моровой язвой.

— Какой такой язвой? — последовал вопрос после озадаченного молчания.

— Это… какая-то инфекция. Первый брат заболел двое суток назад. И с той

поры почти каждый час появляются все новые и новые жертвы болезни. Выжить пока не удается никому из заболевших. Мы пытались сдержать ее распространение карантином. Теперь уже стало понятно, что заболевший становится источником заразы лишь после того, как проявились первые симптомы заболевания. Учитывая эти обстоятельства, мы постарались изолировать всех заразившихся этой язвой и тем самым несколько замедлили ее распространение. Теперь же, когда Таинство возвратилось к себе на родину, язва эта более не страшна миру — так сказано в пророчестве. Она проявит себя только здесь, будет заперта в Цитадели.

— И каковы ее симптомы?

— Все, кто заболел, сначала чувствовали сильный запах апельсинов, а вслед за этим начиналось кровотечение из носа. — Тут Афанасиус перестал слышать своего собеседника.

— Алло! — Ответа не последовало.

Экран телефона потемнел — разрядился аккумулятор. Монах положил телефон в карман сутаны и поспешил к постели больного, снова начавшего стонать.

Драган спал, яблоки глаз шевелились под почерневшими веками. Казалось, он причитает, чуть слышно бормочет что-то во сне. Афанасиус склонился ниже, стараясь разобрать это бормотание. Он узнал слова молитвы «Отче наш», без конца повторяемые на манер жалобного напева.

— …прости нам долги наши… как и мы прощаем должникам нашим… [96] прости нам долги… как и мы прощаем…

Афанасиус взял из стоявшего у постели таза влажную тряпицу и положил на горячий лоб Драгана.

— Я прощаю тебя, — сказал он.

При звуках его голоса глаза с налитыми кровью белками открылись.

— Ты, — выговорил Драган отчетливо, — снова ты. Таинство еще вернется, а там видно будет.

Афанасиус отрицательно помотал головой.

96

Матф. 6:12.

— Таинство возвратилось в свои родные края, — сообщил он. — В Цитадели оно больше не появится.

Драган посмотрел на брата, и лицо его перекосилось.

— В таком случае все пропало, — простонал он. — Ты навлек беду на всех нас. Наступает конец света.

114

Глядя прямо перед собой сквозь завесу моросящего дождя, Габриель перебирал в мозгу подробности телефонного разговора.

«Первый брат заболел двое суток назад…»

А он побывал в Цитадели гораздо позже, когда эпидемия уже разразилась.

Он вспомнил, как из глубин горы до них долетел леденящий душу вопль и как Афанасиус поспешил, чтобы утешить страждущего.

Габриель неимоверно устал, все тело болело, и теперь он погрузился в размышления, вызвано ли это только напряжением последних часов или же причина кроется в чем-то более зловещем. А не заразил ли он все то, к чему прикасался?

Он бросил взгляд на главный корпус и представил себе Лив, которая лежит там на кушетке в лазарете, такая хрупкая и незащищенная.