Ключ
Шрифт:
Тут голова его дернулась — пуля вошла в глаз и снесла почти всю затылочную часть черепа. Харзан свалился на дно ямы и растянулся на металлических останках мертвого «дракона», а по пустыне эхом разнесся выстрел из М-4.
118
Кардинал Клементи сидел за своим столом, не отрывая глаз от экрана монитора. Звонил телефон, но он, кажется, даже не слышал этого. Он грузно осел в кресле, опустив голову почти на грудь, плечи безвольно поникли, словно не в силах больше выносить давящий на них груз. Из пухлых губ торчала сигарета, на которой уже образовался добрый дюйм пепла. На экране монитора было письмо, присланное Пентанджели по электронной почте:
«Выданные ранее под залог займы мы отзываем завтра утром, как только откроются биржа и банки. Если вы не можете погасить эти долги, познакомьтесь с завтрашним нью-йоркским выпуском газеты „Уолл-стрит джорнэл“».
Под текстом был макет первой страницы с огромным заголовком:
Сквозь несмолкающие звонки стоящего на столе городского телефона он разобрал приближающиеся шаги — судя по звуку, сюда по облицованному мрамором коридору спешили несколько человек. Вот первый из них добежал до кабинета и забарабанил в дверь. Клементи содрогнулся, и пепел наконец упал с сигареты, рассыпавшись по черному саккосу кардинала. Повернулась ручка, но дверь не открылась. У государственного секретаря хватило ума запереть ее раньше. Впрочем, дверь задержит их ненадолго. Она рассчитана на то, чтобы обеспечить хозяину кабинета уединение, а не на то, чтобы выдержать штурм. Очень скоро ее взломают.
Он подался вперед и удалил письмо, как будто так же легко можно было удалить и содержавшиеся в письме вести. Потом поднялся с кресла и подошел к окну.
Внизу, на площади Святого Петра, уже собрались толпы людей, разглядывающих Папский дворец. Но только это были не набожные паломники, которые надеются хоть краем глаза узреть его святейшество, — нет, это собрались журналисты, охотившиеся за «жареными» фактами. Они деловито расставляли камеры и на этот раз высматривали его, кардинала Клементи.
За его спиной все так же сотрясалась под ударами дверь, звонил, не умолкая, телефон, но Клементи продолжал курить и смотреть на площадь, словно ничего особенного не происходило. Невзирая на все случившееся, он и сейчас не сомневался, что план у него был блестящий. Разумеется, если бы он во всеуслышание объявил об обнаружении места, где некогда находился Эдем, то Церковь смогла бы открыть свой храм в стране, исповедующей другую религию. Но какой в этом прок? Совсем другое дело — нефть. Это жидкое сокровище наполнило бы высыхающие кровеносные сосуды католической церкви и в корне изменило бы ее положение. Это было бы Божьим благословением Его посланникам на земле. Современное чудо — миф, обернувшийся большими деньгами. Но по каким-то причинам этому не суждено было случиться.
Клементи сделал последнюю затяжку и положил сигарету в мраморную пепельницу, не затушив, — пусть догорит до фильтра. Он взобрался на высокий подоконник и услышал испуганные вздохи и возгласы внизу — в толпе его заметили. Ему вспомнился тот монах, который две недели назад забрался на вершину Цитадели и дал толчок лавине событий. Кардинал раскинул руки, изображая крест, как и тот монах, опустил голову и так стоял, пока не услышал, как разлетелась в щепки дверь кабинета.
«Один Бог поймет меня», — подумал он и бросился всем своим немалым весом вниз, на мраморные плиты парадного двора, с высоты четырех этажей.
«И один Бог может простить…»
Эпилог
Солнце вставало над Руном, и длинная черная тень Цитадели нависала над столиками и стульями, которые поспешно выставлялись на тротуар у кафе и ресторанчиков, выстроившихся вдоль набережной. Еще не начался наплыв туристов, но уже звонил колокол в открытой для мирян церкви, а это значит, что вот-вот распахнутся ворота у подножия горы, впуская спешащих к святыне паломников и любопытных туристов.
Юнус поставил на широкую плиту тротуара последний раскладной стул и с трудом сдержал желание тут же присесть на него. Несмотря на утреннюю свежесть, с него градом лил пот, все мышцы болели. Уже больше месяца он трудился на двух работах, чтобы скопить денег на учебу в университете Газиантепа, а занятия начинались в сентябре. По его расчетам, хорошенько поработав летом, он сможет заплатить почти за весь учебный год, если, конечно, не придется терять рабочие дни из-за взрывов, землетрясений и прочих глупостей, которые в последнее время несколько раз приводили к закрытию Старого города и отпугивали денежных посетителей. Правда, не все было так плохо: отсутствие работы дало шанс выспаться, что теперь ему редко удавалось.
Подавив зевок, Юнус вернулся в кафе, где тетушка Элмас засыпала в кофемолку кофейные зерна и кардамон.
— У тебя усталый вид, — заметила она. Глаза на ее обветренном смуглом лице оставались ясными и острыми.
— Да все нормально, просто нужно выпить чашечку кофе.
Он протянул руку и взял с полки чашку, но не рассчитал движения — чашка выскользнула из пальцев, упала на деревянный пол и укатилась, каким-то чудом не разбившись.
— Иди приляг, пока ничего не разбил, — зашипела на него тетя и оглянулась через плечо — не слышит ли кто-нибудь из работников. — Когда будет много работы, я тебе крикну.
Юнус хотел было возразить, но быстро прикусил язык. Переубедить тетушку Элмас, если она что решила, было нелегкой задачей, а сейчас у Юнуса не хватило бы сил на такой подвиг. Может, ему действительно нужно немного вздремнуть? Он поднял с полу чашку, поставил на прилавок и, отдернув занавеску, шагнул в коридорчик, ведущий на лестницу. Наверху была комнатка, где он тайно жил.
Когда юноше удалось найти работу в одной из бригад ночных уборщиков улиц, тетушка Элмас сама предложила, чтобы он ночевал здесь. Она отмечала в журнале своего кафе его уход с работы, а босс ночной смены уборщиков отмечал приход на работу, так что на бумаге, по крайней мере, Юнус каждый вечер покидал Старый город, возвращаясь в него после рассвета. На самом же деле он весь месяц и шагу не делал за пределы района, даже когда всех отсюда эвакуировали. Питание входило в его зарплату, а для всего прочего на первом этаже имелся туалет с умывальником. Так было очень удобно, да и на транспорте он экономил кучу денег. Кроме того, ему приятно было думать, что за последние полтораста лет он, наверное, единственный, кто живет здесь постоянно, не считая монахов в горном монастыре. Все это нравилось ему, тем более что в университете Юнус собирался изучать историю и туристический бизнес.
Юноша добрался до своей комнатки под крышей и повалился на циновку, расстеленную у стены из картонных коробок. Комнатка в пять квадратных метров служила подсобкой, где держали в основном товары длительного хранения. Над головой Юнуса было слуховое окошко размером с небольшую книжку — оно пропускало немного воздуха и света, — но, если встать на цыпочки, можно полюбоваться видом на Цитадель. Иногда в безмолвии ночи, когда ветер дул со стороны горы, до Юнуса доносились запах дыма и слабые шумы из монастыря. Это ему тоже нравилось, позволяя как бы приобщиться к чему-то очень древнему и загадочному. Правда, в последнее время долетавшие оттуда звуки будили в нем тревогу — они напоминали стоны и крики боли. Юнусу, остававшемуся в полном одиночестве, это было не по душе, ибо тогда он начинал чувствовать себя всеми покинутым.