Ключи от рая
Шрифт:
Я любила ходить в школу. Я приходила рано и уходила поздно. В школе все видели и понимали, что мое присутствие поддерживает ее авторитет. Но я думаю, что любая девочка на моем месте предпочла бы как можно больше находиться в школе, чтобы как можно меньше оставаться дома.
Дело было не только в ошибке моей матери. Не только в ней.
Семейный быт заставляет женщину соблюдать традиции, что в силу конкретных обстоятельств может привести к неприятным или даже опасным последствиям. Считается, что быть замужем в любом случае лучше, чем быть незамужней, что лучше терпеть унижения, чем оказаться брошенной мужем. Женщины идут к источнику Святой Анны молиться, чтобы
Я была не единственным ребенком в школе, у кого дома имелись подобные проблемы. Была такая бедняжка, некая Нора. Слегка глуповатая. В ее случае это оказался дедушка, который донимал ее. Она забеременела и сказала, что виноват парень, которого она встретила на танцах, но парень привел своего брата и других свидетелей, и они подтвердили, что он не оставался с ней наедине. И бедная Нора родила своего ребенка и отдала его монахиням на воспитание, а дедушка как ни в чем не бывало продолжал жить в своем доме. Все они знали об этом. В течение всего времени. И не сказали ни слова.
Точно так же в нашем доме все знали о моем дяде Нейле. И тоже все молчали.
Я поставила замок на двери в спальню, и никто не спросил почему. Они прекрасно знали, что брат моего отца пристает ко мне. Но он владел большей частью хозяйства, и что они могли сделать?
Я часто молила Бога, чтобы Он защитил меня от сексуальных поползновений дяди Нейла. Но Бог был слишком занят кучей других дел. Тяжелее всего было то, что все они понимали это, но ничего не могли предпринять. Они знали, что я делаю домашние задания в школе, остерегаясь встретиться с ним в пустом доме, и не возвращаюсь домой до тех пор, пока не бываю уверена, что моя мать вернулась с маслобойни, а отец — с поля, что в доме есть кто-то, кто может защитить меня.
Хождение в школу помогало мне избегать грязных притязаний моего дяди, и я не чувствовала стыда за своих родителей, которые ничего не предпринимали, чтобы помочь мне и облегчить мое положение в семье.
Я думаю, это заставило меня быстро повзрослеть. И когда я сдала выпускные экзамены, я твердо заявила, что буду поступать в университет далеко отсюда.
Я выслушала недовольное ворчанье по этому поводу. Где они возьмут деньги, чтобы оплачивать это, поинтересовался отец. Он волновался по поводу денег всю свою жизнь, это была его величайшая беда.
Почему я не могу остаться дома, пойти на курсы секретарей и присматривать за сестрой, спросила мать.
Моя сестра Джеральдина не нуждалась в присмотре, я ее научила, как ей следует вести себя в семье, и предупредила об опасности. Не случится ли со мной в большом городе чего-то плохого, спросил дядя Нейл, хотя я знала, и мои родители знали, что плохое могло случиться здесь, и гораздо быстрее, если бы я не поставила замок на дверь спальни.
Но я была гораздо тверже, чем все они думали.
Я действительно была достаточно взрослой для своих лет.
Я проживу, сказала я им. Буду работать, чтобы платить за жилье и обучение. Я девочка с золотой звездой. Я всесторонне развита. Я способна заняться чем угодно.
И я это сделала. Я приехала в Дублин за две недели до начала семестра и устроилась на квартиру, где жили еще три девочки. Я стала работать в кафе, где продавали ранние утренние завтраки, и это было очень удобно. Я успевала сделать всю дневную работу и подать горячий завтрак до того, как мне нужно было к десяти часам ехать на лекции. А потом я работала в пабе, от шести до десяти каждый вечер, и весь день у меня был свободен для учебы.
Из-за отвращения к дяде Нейлу и всему, связанному с этим, я не интересовалась парнями, в отличие от своих соседок, поэтому могла целиком посвятить себя занятиям. И к концу первого года я оказалась в числе лучшей пятерки из всей группы, что было успехом.
Я ничего этого не рассказывала, когда вернулась в Россмор. Никому, кроме моей сестры Джеральдины, потому что хотела убедить ее, что мы можем сами что-то сделать, если захотим.
Джеральдина, на мой взгляд, выглядела прекрасно, и она рассказала мне, что теперь вполне способна справиться с дядей Нейлом, громко, восклицая: «О, вы здесь, дядя Нейл, что я могу для вас сделать?», после чего он тут же ускользал. А однажды она сообщила всем, что навесила огромный замок на дверь своей комнаты.
А потом, в середине второго года моего пребывания в университете, случилось много плохого. У моей матери обнаружили рак, и оперировать было уже поздно. Отец в результате стал много пить и пил в одиночку каждый вечер.
Моя сестра ушла жить к младшей сестре моей подруги Гарриет Линч, чтобы спокойно учиться и быть подальше от дяди Нейла.
В это же время в Дублине сильно повысили плату за жилье. И тогда же я познакомилась с Кено, у которого был ночной клуб на узкой, мощенной булыжником улице, и он предложил мне танцевать в клубе. Я сказала, что это глупости, я не умею танцевать, но он ответил, что это не имеет значения. Я высказала опасение, что это может быть опасно — выставлять себя людям напоказ, а потом не позволять себя трогать.
Но у Кено для подобных случаев имелись вышибалы.
А потом умерла мама.
Да, это было ужасно, и я горевала, но никогда не могла забыть, что она была не очень внимательна к нам с Джеральдиной и оставила нас на произвол судьбы. Вскоре после похорон дядя Нейл, не спрашивая согласия отца, продал ферму, а Джеральдина была в таком отчаянии, что не смогла ходить в школу. Я подумала, что, если соглашусь на эти проклятые танцы, это будет означать, что у меня появится своя квартира в Дублине, я закончу университет, а Джеральдину помещу в одну из этих шестилетних школ, дающих аттестат об образовании, и смогу присматривать за ней. Поэтому я ответила Кено согласием и в чисто условных трусиках танцевала вокруг шеста каждый вечер.
Это было глупо. И тоскливо.
И музыка временами ужасно надоедала.
Но чаевые были огромные, а вышибалы знали свое дело, и в три часа ночи меня всегда отвозило домой такси. Господи, почему нет?
Я сказала Джеральдине, что работаю в казино, я — крупье, принимающий ставки, и что по закону она слишком мала, чтобы туда ходить, и все шло прекрасно. Но однажды вечером туда зашли, представьте себе, отец Гарриет Линч с друзьями и узнали меня. Они были в шоке.
Я подошла к их столику и сказала сладким голосом, что каждый зарабатывает на жизнь по-своему, как и развлекается на свой лад, и я не вижу никакой необходимости сообщать матери Гарриет Линч или дочерям в Россморе о характере их деловой поездки в Дублин. Они правильно поняли меня, а Кено сказал мне потом, что я самая яркая девушка, когда-либо работавшая в его стойле. Мне не нравилось слово «стойло». От него веяло выставкой скаковых лошадей или чем-то похожим. Но мне нравился Кено. Очень нравился. Он был очень вежлив со всеми нами, а занимался всем этим потому, что у него была очень бедная семья в Марокко, которую нужно было содержать. На самом деле он хотел быть поэтом, но за это не платили денег. Его маленькие братья и сестры не получат образования, если вместо работы в клубе он начнет рифмовать строки.