Книга 2. Бегляночки и розочки
Шрифт:
Вчера к вечеру Вера совсем расхворалась, жаловалась на поясницу. Соседка сделала ей массаж, предложила вызвать «неотложку». Вера наотрез отказалась. А утром проснулась вроде бы похудевшей и надела новый халат. До этого, сколько помнят, неизменно ходила в стареньком голубом халате, очень просторном.
Милиционеры приехали за Верой прямо на работу. В больнице подтвердилось: подозреваемая нуждается в стационарном лечении с диагнозом: криминальные роды. И тут Вера заговорила.
…Знакомый парень пригласил в гости. Зашла, посидела, выпила двести грамм водки. Стало хорошо, показалось, что это любовь. Скоро почувствовала, что по утрам подташнивает, сказала ему. Он сразу уволился и уехал. На учет не встала – стыдно, на аборт не пошла – неудобно. Так и объяснила в суде: «неудобно».
У нее очень полная комплекция, поэтому никто ничего не заметил. В баню всегда ходила одна. Она вообще любила одиночество, все время лежала на койке, читала книжки или смотрела телевизор. Соседки звали бегать «худеть» или в кино, твердила одно: «не хочу».
Тот день выдался особенно трудным. В Верином цехе случился пожар, все бегали, даже обед отменили. В выходной она уже не вставала с постели. Ночью боль сделалась нестерпимой, но она не то, что вскрикнуть – застонать себе не позволяла. Кое-как проковыляла в ванную, легла на кафельный пол. Когда рожала – тоже молчала.
Ребенок пищал и мог перебудить жильцов. Над ванной торчал обломок крана, оттуда постоянно струйкой текла горячая вода. Она и положила под нее младенца – в надежде, что захлебнется. Ребенок зашелся в крике. Тогда Вера вышла на улицу. В трех метрах от дорожки, ведущей к подъезду, положила его, плачущего, в сугроб. Потом вернулась в теплую комнату, где во тьме тихо посапывали соседки, и легла спать.
На следствии, Вера очень возмутилась и удивилась: она никак не думала, что за «это» садят. Простодушно считала: ребенок ее собственный, происшедшее никого, кроме нее, не касается. Всю беременность она знала: как только родит, ребенка выбросит («Я сама еще в жизни не устроена»). Мысленно поставила на нем крест, не думала о нем.
На допросах рефреном звучало это «не думала»: «Я вообще ни о чем не думала. Жалости не было». «Не думала, что ребенка можно отдать в дом малютки». Когда выбрасывала – «ни о чем не думала». «Утром, когда шла на работу, не посмотрела в его сторону и не вспомнила о нем».
ДВА ПАКЕТА В ШИФОНЬЕРЕ
…Героине телесериала счастливый муж подарил бриллиантовое колье – за то, что родила ему сына. Чтобы посмотреться в зеркало, той пришлось преодолеть спальню величиной с футбольное поле. Живут же люди…
Только глядя телевизор, и отдохнёшь, помечтаешь… Валя с мужем и двумя сыновьями (младшему 12 лет, старшему 16) ютились в девятиметровой комнате в семейном общежитии. Не повернуться, вытянешь ноги – упрёшься в противоположную стену. Из мебели – телевизор, софа с протёртыми подушками, сервант, старенький шифоньер и двухъярусная койка. На ней спят сыновья, муж Михаил – на полу на подушках. Она, Валя, уходит в «кухню» (закуток два на два метра, выгороженный шифоньером). Там пол выстелен пластиковыми квадратиками – если бросить старую дублёнку, спать тепло.
Хлопнула входная дверь: пришёл муж. Валя даже не шелохнулась: не бросилась выключать телевизор, хлопотливо разогревать ужин. Год назад они между собой договорились: мужем и женой остаются только по документам. И слава богу, Валя хоть свободней вздохнула: конец бесконечным ссорам. Михаил в последнее время и руку на неё поднимал. Зарабатывал 5–6 тысяч рублей в месяц, тратил на себя…
Михаил прошёл к телевизору, не спрашивая переключил на спортивный канал, бухнулся на софу. Валя поджалась в уголке, запахнула на животе широкий халат: вправду не замечает или делает вид? Это она уже третий раз залетела, но первые два успела выскоблиться. В последний раз Михаил спросил, от кого была беременна. Валя сжалась, ожидая удара – но он спокойно спросил, как чужой. Она обронила:
– От одного мужчины, ты его не знаешь. Он уже уехал.
Это была правда. Работал у них в бригаде тихий мужичок: обходительный, ласковый… Лаской и взял: не скотина же она, чтоб всю жизнь одни пинки да ругань получать. И вот тогда Михаил спокойно пообещал – так сказал, что она поняла – это не пустые слова:
– Увижу, с кем встречаешься на стороне – в живых не оставлю.
Она не осмелилась напомнить про «договор»: мол, какое тебе дело, ты сам по себе, я сама по себе. И теперь испуганно плотнее запахивала халат на животе. Полгода назад на приёме у гинеколога ей поставили увеличение на 10 недель.
Валентина разыграла удивление: откуда, половую жизнь не ведёт. Наверно, тяжёлое на работе подняла или простыла… Доктор направил на ультразвуковое исследование. Валентина на УЗИ так и не собралась. Явилась с повинной головой уже в 28 недель: пошлите на аборт.
– Раньше надо было думать, – сказали ей и поставили на учёт. Впрочем, положенные анализы Валентина не сдавала и на приёмы не ходила. Дверь акушерке не открывала. Записки, оставленные в дверях, рвала и выбрасывала. На звонки по мобильнику не отвечала.
Появилась у врача чуть ли не под конвоем участкового. Валентину сразу направили на сохранение, но она продолжала выходить на работу. Потом объяснила: «Направление в больницу потеряла». И второе тоже потеряла. Легла лишь в третий раз. В стационаре снова робко попросилась на аборт – ей, конечно, отказали.
Мужу и соседям она сказала, что лежала в кардиологии. По общежитским коридорам ходила, прикрываясь то хозяйственной сумкой, то тазом с бельём. Соседки многозначительно скашивали в её сторону глаза, но в чужую жизнь не лезли. Да Валентина такая: не больно и пустила бы кого в свою жизнь.
На работе (Валентина штукатур-маляр) никто не догадывался до тех пор, пока председателю цехкома не позвонила акушерка. Возмущалась, что Валентину допускают к тяжёлым работам на поздних сроках и что та беременна двойней. Настрого наказала: отстранить от работ и обязать прийти на приём к врачу.
В последнее время Михаил с женой жили каждый сам по себе, не расходились из-за детей. Надоела, запилила:
– У других мужья как мужья: деньги заколачивают, квартиры покупают, а ты… Живём друг у друга на голове.