Книга благонамеренного читателя

Сулейменов Олжас Омарович

Почти сто лет назад И. Грунцель высказал предположение, что первоначально в тюркских языках было три гласных (а, i, у). (Насколько живучи в тюркологии предрассудочные идеи можно судить хотя бы по тому, что и сегодня у И. Грунцеля есть последователи. Так М. А. Черкасский недавно, в 1965 году, писал, что система тюркского вокализма была треугольной (i, а, у), в орхонское время она стала четырехчленной (i, а, у, "y); Главным и единственным аргументом в пользу последней модели у М. А. Черкасского являются «данные орхонского письма». В орхоно–енисейском действительно всего четыре знака для обозначения гласных. Но ещё В. Томсен установил (25 ноября 1893 года), что эти четыре знака в различных контекстах выражали 8 гласных звуков, которые были в языке того времени).

Как

видим, общего в начальной истории индоевропейского языкознания и тюркского было довольно много и совпадения буквальные. Но отличие в том, что линии дальнейшего развития индоевропеистики и тюркологии не совпали: первая продолжала полого восходить, вторая шла параллельно с земной поверхностью и в иных моментах почти сливаясь с ней. Тюркология так и осталась начинающей наукой, пасынком индоевропейского языкознания. В XX веке ещё не появились имена равные В. В. Радлову и В. Томсену. Она продолжает оставаться статистической, прикладной отраслью знания. За время после открытий Томсена ни одного фонетического закона, управляющего тюркскими языками, не было описано.

Десятилетиями в индоевропеистике шел спор о букве «е». Как мы уже упоминали, Ф. Бопп и другие утверждали, что ее не было в праязыке, так как ее нет в санскрите и в других индоиранских письменных языках. Законом палатализации было, наконец, установлено, что до санскрита «е» существовало, и ее вытеснило в санскрите «а». В тюркологии спор о «е» ещё только начинается, так как в орхоно–енисейских памятниках «е» не обнаружено, и нет его в уйгурских письменах, следовательно, той гласной не было и в помине. Она появилась позже на основе «».

Философы Греции время от времени задавали себе вопрос: «А не путаю ли я причину со следствием?» Этот вопрос развивал философию и естественные науки Греции. Но тюркологам не пришла мысль попытаться хотя бы теоретически поменять местами эти две неизвестные ("a > е, е > "a) и посмотреть, что из этого последует. Это бы привело к объяснению многих неясностей, нелогичностей, беззакония тюркской фонетики и морфологии. Порой слишком правильная, освященная авторитетами предпосылка тормозит науку, а явно недисциплинированная, противоречащая всему зданию теории предпосылка — неожиданно толкает науку вперед.

А. М. Щербак¹ реконструировал несколько сотен платформ (т.е. слов пратюркского языка). Ни в одной из них нет буквы «е». Не только вокализмом, но и консонантными основами они слишком уж навязчиво напоминают формы opxoнo–енисейские (иначе говоря огузо–карлукские). Из современных языков образцом послужил туркменский. Если верить А М. Щербаку, все тюрки в доисторическую эпоху говорили на чуть искаженном туркменском. В последние века они ушли от него, и развились кипчакские языки и сибирские.

…Во многих современных тюркских языках существуют долгие гласные. Существовали ли они в пратюркском? Тюркологи XIX века отрицали такую возможность, считая, что это явление позднее. Е. Д. Поливанов (в 1924 году) привел довольно убедительные аргументы в пользу выделения первичных (или пратюркских) долгих гласных. Он отметил, что при восстановлении пратюркской долготы должны быть учтены туркмено–якутские соответствия. А. М. Щербак без оговорок принимает эту идею и метод. Действительно, туркмены и якуты расстались, видимо, давно. И если в их языках сохранились какие–то общие черты, то это, несомненно, черты древние. Иначе и не могло быть. И исходя из этой идеи Л. М. Щербак восстанавливает праформы так: ыыр — худеть, уставать (якутское), аар (туркменское) — следовательно, в пратюркском было — аар; ыыс — работа (якутское), ыыш (туркменское), следовательно — ыыш (пратюркское), аас — переходить, переливать (якутское), ааш (туркменское), ааш (пратюркское) и т.п.

Вопрос о пратюркских долгих не может решаться столь решительно, ибо нельзя обойти молчанием аргументы против.

Прежде всего, данные тюркского санскрита (орхоно–енисейские тексты).

Древние индийские и иранские системы письма содержали знаки для долгих и кратких звуков, но не было знаков

для обозначения мягких и твердых гласных. Ибо не было уже такого разграничения по качеству в тех языках. Орхоно–енисейское письмо, уникальнейшее в своем роде. Оно единственное из всех известных алфавитов строго подразделяет буквы по принципу — твердые и мягкие. Ибо такое деление существовало (и существует) в тюркских языках, для которых письмо создавалось. Но нет знаков для долгих гласных и согласных. Если бы долгие были характерны для тюркских языков того времени так же как, скажем, для иранских, то можно не сомневаться, что орхоно–енисейское письмо отразило бы это состояние. Можно с уверенностью утверждать, что во всяком случае огузо–карлукским языкам (к которым относится и туркменский) долгота в VIII веке ещё не была присуща. Она появилась в поздний период. И причины этого появления очевидны. И странно, что лингвист–фонетолог не придал им должного значения. Причины эти в своеобразии истории огузо–карлукских народов.

Одним из главных недостатков индоевропейской теории было то, что индоевропейские языки рассматривались изолированно от общемирового глотогонического процесса. Индоевропейские языки якобы развились вне зависимости от тюркских, угро–финских и других. Новая теория Н. Марра была протестом против такой узости индоевропеистов. Но, к сожалению, его методы опорочили в сущности справедливую идею коренных связей мировых языков, которая сейчас частями развивается в ностратической теории. Тюркологи пока умудряются проводить тюркские языки по крутым склонам истории, как слаломистов, не задевая флажков. Тюркские языки, оказывается, не испытывали никакого влияния индоиранских, семитских, угро–финских (хотя на словах влияние может и признаваться, но лишь крайне незначительное и позднее — как, например, воздействие таджикского на узбекский). К чему приводит этот неисторический подход к истории языка, видно на примере книги А. М. Щербака.

Огузо–карлуки только за последнее тысячелетие (обозримое наукой) претерпели смену нескольких культур и религий. Буддизм, манихейство, сирийское христианство, зороастризм, мусульманство. Каждая из этих религий приходила с письмом, искусством, бытом, этносом и языком. Индо–ирано–арабский фактор решающим образом сказался на культуре и способах существования огузо–карлукских народов. И индийский язык и письмо (брахми), и иранский язык и письмо (согдийское), и арабский язык и письмо не признают е ( заменив его «») и признают долгие гласные, т.е. именно эти признаки и отличают современные огузо–карлукские языки от кипчакских. Один только арабский мог за тысячелетие постоянного применения привить любовь к открытому «» и к долгим. И коран, и аруз (основной стихотворный размер персо–арабской поэзии) влияли на язык огузо–карлуков. Вот свидетельство азербайджанского поэта и ученого Расула Рза: «Столетиями в азербайджанской поэзии преобладал размер аруз — долгота или краткость звука лежит в основе этого стихотворного размера, имеющего 19 разновидностей. Пользование этим размером нанесло большой урон азербайджанскому языку, засорив его множеством арабских, фарсидских слов и нередко исказив естественное звучание собственно азербайджанских слов»² !

Поэт Расул Рза признает, что арабская долгота есть искажение «естественного звучания» азербайджанских слов. Тюрколог А. М. Щербак полагает, что эта долгота была присуща пратюркскому языку и, следовательно, всем тюркским языкам. И если некоторые из них (кипчакские) не признают ныне долгие гласные, то это свидетельство их позднего происхождения. Так привнесенный, чужой количественный признак стал под пером ученых — основным, первичным. Этим самым существенно искажен взгляд на историю тюркских языков. (Долгота сибирских языков — якутского, тувинского, хакасского, киргизского могла быть следствием влияния «буддийских» языков Монголии. Во всяком случае, исследовать вопрос происхождения тюркских долгих без учета названных факторов не представляется возможным).