Книга чудес, или Несколько маловероятных историй
Шрифт:
Миша ценил преданность осла и на его любовь отвечал любовью.
Что-то влекло их друг к другу.
Их дружба была омрачена только одним обстоятельством: осла все считали ослом.
Ослом считал его завхоз. Ослом считали его нянечки. Ослом считали его отдыхающие.
Они говорили:
— Ведь это только подумать: кто бы другой, кроме умного Миши, мог заслужить такую ослиную привязанность?
А культработник, приглашая умного Мишу на лекцию с танцами, просил:
— Только уж, пожалуйста, приходи без своего осла, потому что он, хотя и очень симпатичный осел, но всё-таки — осел!
И умный Миша догадывался, что, считая осла ослом, окружающие бросают на его дружбу с ослом какую-то тень, придают ей какое-то обидное значение. И это очень его огорчало.
Однажды даже он сказал культработнику:
— Я совершенно не понимаю, зачем надо обязательно подчеркивать, что осел это осел?
— А разве он не осел? — спросил культработник.
— Нет, я не оспариваю, что он осел, — ответил умный Миша. — Я не дурак, чтобы это оспаривать. Но ведь надо понимать, что осел ослу рознь и не всякий осел в действительности осел.
Но, несмотря на это объяснение, все продолжали считать осла ослом, а умный Миша по-прежнему обижался и от всей души желал, чтобы его любимого осла, в отличие от всех других ослов, не считали ослом.
Однажды, гуляя с ослом, он сказал ему так:
— Вот что, дружище осел! Я отлично понимаю, как должно тебя обижать то, что все считают тебя ослом. Я много думал об этом и пришел к выводу, что действительно пора тебе перестать быть ослом. И это вполне возможно осуществить, потому что человек, как известно, довольно успешно преображает природу, тем более человек образованный и неглупый. И я преображу тебя, дружище осел! Вопрос только в том, в кого тебя преобразить?.. Исходя из интересов дома отдыха, разумнее всего было бы преобразить тебя в автомобиль, но для этого нужен мотор, а достать мотор я не берусь. Можно было бы преобразить тебя в вола, но для вола у тебя маловат рост. Логичнее всего было бы преобразить тебя в лошадь, но лошадь должна ржать, а этого я, к сожалению, и сам не умею. Придется преобразить тебя в человека.
Если бы осел не был ослом, он ответил бы умному Мише так:
— Нет, дружище! Я никогда не слышал, чтобы осел стал человеком. Оставь, брат, это дело. Пусть уж лучше я по-прежнему буду ослом.
Но так как он был ослом, и к тому же весьма доверчивым ослом, он не сказал этого.
Во время мертвого часа, когда все в доме спали, Миша увел осла в кусты и там надел на него светлосерые брюки в полоску, рубашку кремового цвета и галстук, пестрый, как цветная открытка.
Очки придали ослиной морде вид глубокомысленный и интеллигентный. Ослиные уши были спрятаны под фетровую шляпу.
Когда кончился мертвый час, умный Миша вывел преображенного осла на улицу и сказал ему:
— Ну, дружище, теперь изволь держаться как человек, потому что только самый опытный зоолог сможет распознать в тебе осла… — И он щелкнул крышкой портсигара: — Не хочешь ли закурить?
Но первый же отдыхающий, который вышел в полосатой пижаме купить мороженого, увидев их, взмахнул руками и закричал:
— Ой, держите меня! Ой, умру! Поглядите, как вырядился этот осел!
Отдыхающие выбежали из домов отдыха и санаториев. Сестры и нянечки в белых халатах высунулись из окон. Чистильщики сапог вскочили со своих табуреток. Мальчишки, бежавшие к морю в одних трусах, присели на корточки и схватились за свои поджарые, голые и черные животы. И все хохотали, подталкивая друг друга локтями и кричали.
— Глядите! Глядите! Осел — а в штанах и шляпе!
И умный Миша шепнул ослу:
— Пойдем, дружище, домой. Как видно, человек отличается от осла не только штанами и шляпой.
И по дороге к дому он рассуждал:
— Дело, по-видимому, не в одежде, а в чувствах. Чтобы осел стал человеком, он должен познать высокие и благородные чувства, — такие, как долг, честь, любовь. Я думаю, что легче всего нам начать с последнего. Я научу тебя, дружище, любить той чистой, одухотворенной любовью, которая с древних времен вдохновляет поэтов и лекторов по вопросам морали. Такой любви не знает ни одно, даже самое благородное, животное, такая любовь свойственна только человеку.
И умный Миша научил осла такой одухотворенной любви, потому что это был восприимчивый осел, а умный Миша был исполнен самых горячих дружеских намерений.
Осел полюбил.
Он полюбил не очень молодую и не очень красивую учительницу ботаники, девушку чрезвычайно строгих нравственных правил, которая никогда не была замужем, потому что ей казалось, что все ее поклонники смотрели на нее только как на женщину, а не как на учительницу ботаники. Это чрезвычайно оскорбляло ее строгую нравственность, и она отвергала поклонника за поклонником до тех пор, пока все стали смотреть на нее только как на учительницу ботаники, и тогда уж ей не пришлось больше никого отвергать.
Осел полюбил ее той возвышенной и одухотворенной любовью, на какую не способно ни одно животное.
Днем он шел к школе и молча стоял под окнами, понурив морду, и слушал, как учительница объясняет детям, что такое тычинки и пестики.
Когда она возвращалась из школы, он поджидал ее за каким-нибудь углом и клал к ее ногам полуразжеванные пучки цветов, которые он приносил с гор для ее гербария. А вечером, когда луна освещала стройные кипарисы, цикады пели в кустах, а влюбленные прижимались друг к другу, — на высоких скалах появлялся тоскующий осел. Морской ветер заламывал поля его шляпы и раздувал макинтош. Он бродил один с отчаянным видом, иногда останавливаясь над бездной и размышляя, не броситься ли ему в морскую пучину, но в пучину он не бросался, а только ревел таким трагическим голосом, что цикады смолкали, потрясенные силой его страсти.
А умный Миша, сидя в саду, говорил девушкам:
— Вы слышите? Какое благородство чувства! Какая тонкость переживаний! Ну, кто скажет, что это осел?
Но девушки не слушали его. Они бежали к морю. Влюбленные размыкали объятия. Они кричали:
— Где тут, где тут влюбленный осел? Бежим скорее, бежим поглядеть на ослиные нежности!
И утром умный Миша увел осла в горы.
Он сел на камень, подпер рукой щеку и стал думать.
А осел, в очках, макинтоше и шляпе, щипал траву.
— Не унывай и не отчаивайся, дружище! — сказал умный Миша. — Я не такой дурак, чтобы думать, что преобразование природы дело легкое. Нет, я отлично понимаю, что оно требует терпения и упорства. По-видимому, — сказал он, кусая ногти, — чтобы осел стал человеком, ему недостаточно носить человеческую одежду и познать человеческие чувства. Дело, наверное, в должности. Может быть, попробовать устроить тебя завхозом в какой-нибудь санаторий?..
И возможно, что умный Миша устроил бы осла завхозом в какой-нибудь санаторий, но как раз в это время кончился срок его путевки, и умный Миша уехал домой, в наши края, где, как известно, ослов нет.