Книга кладбищ
Шрифт:
Ник подошёл к полуразрушенной церкви, проскользнул между камнями и спустился в склеп, где устроился ждать возвращения Сайласа. Ему было холодно, но он не боялся замёрзнуть: кладбище оберегало его, а жителям кладбищ не страшен холод.
Наставник вернулся утром с большим полиэтиленовым пакетом.
— Что там?
— Одежда. Для тебя. Примерь, — Сайлас достал из пакета свитер цвета савана Ника, джинсы, нижнее бельё и бледно-зелёные кроссовки.
— Зачем мне всё это?
— Чтобы носить. А вообще, ты
— Что такое камуфляж?
— Когда что-нибудь прикидывается чем-нибудь другим, так чтобы люди не знали, что на самом деле перед ними находится.
— А, кажется, понятно, — сказал Ник и оделся. Под конец он запутался в шнурках, и Сайласу пришлось учить его шнуровать ботинки. Эта процедура далась Нику нелегко, поэтому он завязывал и развязывал шнурки много раз подряд, пока наставник не решил, что достаточно. Тогда Ник задал ему давно заготовленный вопрос.
— Сайлас, что такое смертень?
Сайлас вскинул брови и наклонил голову.
— Где ты о нём услышал?
— Да всё кладбище только о нём и говорит. Похоже, он наступит завтра ночью. Так что такое смертень?
— Это такой танец, — ответил Сайлас.
— «Ночь настанет — и пляши», — вспомнил Ник. — А ты тоже танцуешь смертень? Что это за танец?
Его наставник внимательно посмотрел на него чёрными безднами глаз и ответил:
— Не знаю. Я знаю много вещей, Ник, поскольку я путешествую по миру уже много тысяч ночей, но я не знаю, что за танец смертень. Нужно быть живым или мёртвым, чтобы его танцевать. А я — ни то, ни другое.
Ник поёжился. Ему хотелось обнять наставника крепко-крепко и сказать, что он никогда его не покинет, но решиться на такое было немыслимо. Обнять Сайласа было нельзя, как нельзя обнять луч луны. Не потому, что его наставник был бесплотен, а потому, что это было бы неправильно. В его жизни были существа двух видов: те, кого можно было обнять, и Сайлас.
Наставник задумчиво посмотрел на Ника, стоявшего перед ним в новой одежде.
— Неплохо, — сказал он. — Выглядишь так, будто всю жизнь провёл по ту сторону кладбища.
Ник польщённо улыбнулся, но затем улыбка спала с его лица. Помрачнев, он спросил:
— Сайлас, но ты же всегда будешь здесь, да? И мне можно всегда быть рядом с тобой, если захочу?
— Всему своё время, — ответил Сайлас.
Больше той ночью он не произнёс ни слова.
На следующий день Ник проснулся рано. Солнце было похоже на серебряную монетку, повисшую высоко в сером зимнем небе. Краткие дневные часы было легко проспать, и тогда зима превратилась бы в одну сплошную ночь, длинный сезон без солнца. Так что каждый раз перед сном Ник обещал себе, что обязательно проснётся, когда ещё будет светло, чтобы выйти из гробницы Иничеев и погулять.
Воздух был напоён каким-то резким цветочным запахом. Этот запах увлёк Ника вверх по холму, к Египетской аллее, где зимний плющ свисал зелёными колтунами, кутая псевдоегипетские стены, статуи и иероглифы своим вечнозелёным покровом.
Здесь аромат был особенно густым. Нику показалось, что выпал снег, потому что среди зелени виднелись ярко-белые островки. Приглядевшись к ним, он понял, что островки — это пучки маленьких цветов. Он зарылся лицом в один из пучков, чтобы поглубже вдохнуть их запах, и тут услышал шаги.
Ник спрятался в плюще и затих. Три мужчины и женщина — все живые — поднимались к Египетской аллее. У женщины на шее было узорное ожерелье.
— Здесь? — спросила женщина.
— Да, миссис Каравей, — ответил один из её спутников, порядком запыхавшийся седой толстяк. У него, как и у других мужчин, была с собой пустая плетёная корзина.
Женщина выглядела удивлённой и скептичной.
— Ладно, как скажете, — сказала она. — Хотя лично я ничего не понимаю. — Она посмотрела на белые цветы. — Так что я должна сделать?
Самый невысокий из её спутников достал из своей корзины пару серебряных ножниц.
— Возьмите ножницы, госпожа мэр, — сказал он ей.
Она взяла ножницы и принялась срезать цветы, которые они все вчетвером стали складывать в корзины.
Через некоторое время миссис Каравей, оказавшаяся мэром, сказала:
— По-моему, всё это ужасно глупо.
Толстяк сказал:
— Такова традиция.
— Ужасно глупая традиция, — повторила миссис Каравей, но продолжила срезать белые цветы и складывать их в корзины. Когда первая корзина наполнилась, она спросила:
— Может, уже хватит?
— Нужно заполнить все четыре корзины, — сказал ей тот, что покороче. — Затем нужно будет вручить цветок каждому жителю Старого города.
— Ничего себе традиция! — воскликнула миссис Каравей. — Я спрашивала о ней у моего предшественника, он сказал, что никогда о ней не слышал, — затем, помолчав секунду, она спросила:
— У вас нет ощущения, что нас кто-то подслушивает?
— Кто? — спросил третий мужчина, который до сих пор молчал. Это был бородач в чалме, и у него было сразу две корзины. — Вы имеете в виду привидений? Лично я не верю в привидений.
— Да какие привидения, — отмахнулась миссис Каравей. — Мне просто кажется, что здесь есть кто-то кроме нас.
Ник подавил желание отодвинуться поглубже в заросли плюща.
— Неудивительно, что прежний мэр не знал про эту традицию, — сказал толстяк, чья корзина была уже почти полна. — Зимний цвет расцвёл впервые за восемьдесят лет.
Бородач в чалме, который не верил в привидений, теперь стоял и беспокойно озирался.
— Каждому жителю Старого города достанется по цветку, — сказал коротышка. — Каждому мужчине, каждой женщине и каждому ребёнку, — затем он сощурился, будто пытаясь вспомнить что-то, давно забытое, и медленно произнёс: — Ночь настанет — и пляши, смертень — танец для души.