Книга Мечей (сборник)
Шрифт:
Таура двинулась в ночь. Ее отец ушел недалеко. Его ссутуленные плечи и крадущаяся походка напомнили ей медведя, подбирающегося под дождем к жертве. Тауре в голову пришла мысль. Она сунула пустые ножны за пояс и стиснула рукоять меча обеими ладонями. Задумалась. Если она убьет его, простит ли ее мать? Простит ли Дарда?
Вряд ли.
Она побежала за отцом, и тяжелый обнаженный меч подпрыгивал в ее руках на каждом шагу.
– Папа! Подожди! Тебе понадобится твой меч! – крикнула она ему.
Он обернулся, остановился, не говоря ни слова. Но дождался ее. Когда она поравнялась с ним, он зашагал дальше.
Она последовала за ним в темноту.
Кен Лю – автор и переводчик фантастики, а также юрист и программист. Его произведения издавались в The Magazine of Fantasy & Science Fiction, Asimov’s, Analog, Clarkesworld, Lightspeed, Strange Horizons и других журналах. Он лауреат премии «Небьюла», двух премий «Хьюго», Всемирной премии фэнтези и Премии за перевод научной фантастики и фэнтези, а также номинант на премию Старджона и «Локус». В 2015 году вышел его первый роман «Королевские милости». Из его последних работ можно назвать «Стену бурь» (The Wall of Storms), продолжение «Королевских милостей», сборник «Бумажный зверинец» и антологию китайских научно-фантастических рассказов «Невидимые планеты» (Invisible Planets), в которой он выступил в качестве редактора и переводчика. Кен Лю вместе с семьей живет возле Бостона, штат Массачусетс.
4
В этом рассказе молодая девушка, вынужденная стать убийцей, сталкивается с последним испытанием своих умений – которого может и не пережить.
Скрытая девушка
Начиная с VIII века китайская императорская династия Тан все больше опиралась на военных губернаторов – цзедуши, – чьи обязанности изначально состояли в защите границ, но постепенно включили налогообложение, гражданское управление и другие аспекты политической власти. В действительности это были независимые феодальные военачальники, номинально подчинявшиеся императору.
Борьба между губернаторами часто была жестокой и кровавой.
Наутро после моего десятого дня рождения весенние солнечные лучи танцуют на каменных плитах дороги перед нашим домом, пробиваясь сквозь цветущие ветви софоры. Я карабкаюсь на толстый сук, который устремлен к востоку, подобно руке бессмертного, и тянусь к грозди желтых цветов, желая ощутить сладость с ноткой горечи.
– Подаяние, юная госпожа?
Опускаю глаза и вижу бхиккхуни [5] . Не могу сказать, сколько ей лет – лицо у нее гладкое, однако сила духа в темных глазах напоминает мне о моей бабушке. Легкий пушок на бритой голове светится на теплом солнце, будто нимб, серая кашая выглядит чистой, но подол обтрепался. В левой руке бхиккхуни держит деревянную чашку и выжидательно смотрит на меня.
5
Бхиккхуни – полностью посвященная монахиня в буддизме.
– Хочешь цветов софоры? – спрашиваю я.
Она улыбается:
– С детства их не пробовала. Буду рада.
– Становись подо мной, я сброшу их в твою чашку, – говорю я и тянусь к шелковой сумочке за спиной.
Бхиккхуни качает головой:
– Я не могу есть цветы, которых касалась рука, пораженная земными заботами этого пыльного мира.
– Тогда сама полезай наверх, – огрызаюсь я. И тут же раскаиваюсь.
– Если я возьму их сама, они уже не будут подаянием, верно? – В ее голосе слышится смех.
– Ну ладно, – говорю я. Отец всегда учил меня быть вежливой с монахами и монашками. Может, мы и не придерживаемся буддизма, но ни к чему сердить духов, будь они даосскими, буддистскими или дикими, не нуждающимися в ученых господах. – Скажи, какие цветы ты хочешь, и я постараюсь достать их для тебя, не касаясь руками.
Она показывает цветы на конце ветки под моим суком. Они бледнее других, а значит, слаще. Но ветка, с которой они свисают, слишком тонка для меня.
Я обхватываю коленями сук, на котором сижу, откидываюсь назад и повисаю вниз головой, как летучая мышь. Забавно смотреть на мир из такого положения, и мне плевать, что подол платья хлопает меня по лицу. Отец всегда ругается, когда замечает меня в подобном виде, но долго никогда не сердится, ведь я в младенчестве лишилась матери.
Обернув ладони свободными складками рукавов, я пытаюсь схватить цветы. Но до грозди, которую хочет бхиккхуни, слишком далеко, белые цветы соблазнительно покачиваются вне досягаемости.
– Если это слишком трудно, не тревожься, – кричит монашка. – Я не хочу, чтобы ты порвала платье.
Прикусываю нижнюю губу, вознамерившись не обращать на бхиккхуни внимания. Напрягая и расслабляя мускулы живота и бедер, начинаю раскачиваться взад-вперед. Когда, на мой взгляд, раскачиваюсь достаточно сильно, в высшей точке разгибаю ноги.
Лечу сквозь лиственный полог, цветы, которые хочет монашка, касаются моего лица, и я хватаю гроздь зубами. Пальцами цепляюсь за нижнюю ветку, та проседает под моим весом и замедляет мое падение. Тело совершает качок назад и повисает вертикально. На мгновение кажется, что ветка выдержит, потом я слышу громкий хруст и внезапно чувствую себя невесомой.
Подгибаю колени и умудряюсь приземлиться в тени софоры, целая и невредимая. Тут же откатываюсь в сторону, и тяжелая от цветов ветвь падает на то самое место, которое я только что освободила.
Невозмутимо шагаю к монашке, разжимаю челюсти и роняю цветочную гроздь в ее чашку для подаяний.
– Никакой пыли. И, как ты сказала, никаких рук.
Мы сидим в тени софоры в позе лотоса, словно Будды в храме. Бхиккхуни отделяет цветы от черешка: один мне, один ей. Эта сладость легкая и не такая приторная, как у фигурок из сахарного теста, которые иногда покупает мне отец.
– У тебя есть талант, – говорит бхиккхуни. – Из тебя получится хороший вор.
Я негодующе смотрю на нее.
– Я генеральская дочь.
– Правда? – говорит она. – Значит, ты уже вор.
– Что ты имеешь в виду?
– Я прошла много миль, – говорит она. Я смотрю на ее босые ноги: подошвы у нее мозолистые и жесткие. – Видела крестьян, которые голодают на полях, пока великие лорды плетут интриги и строят козни, чтобы заполучить армию побольше. Видела министров и генералов, которые пьют вино из чашек из слоновой кости и собственной мочой упражняются в каллиграфии на шелковых свитках, пока сироты и вдовы вынуждены растягивать одну чашку риса на пять дней.