Книга мертвого гения (сборник)
Шрифт:
— Да, ты знаешь, — успокоительно прошептала Милдред.
Вернувшись обратно в центр, стакан стал двигаться, делая маленькие круги, потом остановился. Милдред очень глубоко вдохнула и выдохнула.
— Поговори с ним ты, — шепнула она.
Мишель пришлось сглотнуть слюну, чтобы прочистить горло, прежде чем она смогла заговорить:
— У тебя все в порядке?
Полминуты ничего не происходило, потом стакан неожиданно рванулся и сделал круг по столу.
— П…о…м…о…г…и…
Мишель побледнела, когда стакан вернулся в центр и тут же повторил это слово.
— Все хорошо, все хорошо, — поспешно заверила ее Милдред. — Пусть он минутку отдохнет.
Девочка слышала, как бьется ее сердце, пока они молча ждали. Когда ей показалось, что стакан попытался сдвинуться, она почти ощутила исходящее
— Успокойся, — мягко повторила Милдред. — Как зовут эту девушку?
Когда это произошло впервые, у Мишель мороз по коже побежал, и даже сейчас она испытала чувство удивления и ужаса, видя, как ее имя послушно сложилось, буква за буквой.
— И она твой друг, не так ли? — прибавила Милдред. Движение стакана к карте «Да» показалось им очень медленным. — И я тоже твой друг.
Мишель слегка вскрикнула, когда стакан выпрыгнул из-под их пальцев, шлепнулся обратно в центр стола и яростно завибрировал. Потом он заскользил по полированному дереву сначала к «Нет», а потом к «Да», затем быстро вернулся в центр, откуда стал стремительно двигаться из стороны в сторону, после чего начал отмечать бессмысленный набор букв:
— Х…у…л…л…а…т…р…о…н…о…у…в…г…а…б…р…
Девочка попыталась отдернуть пальцы, но они, казалось, прилипли к стеклу. Она с отчаянием взглянула на старуху, лицо которой исказилось, похоже, страхом или гневом.
— Что происходит? — закричала Мишель. — Прекрати! Прекрати! — Она не знала, обращалась ли она к стакану или к Милдред. Стакан все еще яростно бил по картам, толкая их дальше и дальше к краю стола, пока одна из них, подпрыгнув, не слетела на колени к девочке. Палец одной ее руки был все еще захвачен стаканом, а другой она с неистовым отвращением сбросила карту с колен, будто это был паук. Когда она завизжала, стакан стремительно отскочил, словно кто-то бросил его, пролетел через комнату и разбился о стену. Тело Милдред Томпсон содрогнулось, а воцарившаяся тишина напоминала обманчивое затишье после удара грома.
— Ох… ох… — всхлипывала Мишель, пытаясь заговорить. — Что случилось?
Милдред подняла руку, показывая, что она еще приходит в себя, несколько мгновений спустя кивнула, будто объяснила что-то себе самой.
— Этот человек. Этот гость.
— Что ты имеешь в виду?
— Он посторонний, и он вмешивается. Идут очень плохие вибрации.
— Но… но что он сделал?
— Мы не знаем. В том-то и проблема. — Она внимательно взглянула на девочку. — Ты знаешь, что его видели на церковном дворе? Мне нужно было сообразить, что у духа это вызовет беспокойство. Ты видела его там?
От страха Мишель призналась Милдред, не подумав:
— Я разговаривала с ним там.
— Ах вот оно что! Почему же ты не сказала мне об этом, прежде чем мы начали? — Милдред вдруг перешла к обвинениям: — Ты позволила себе о чем-то проговориться?
— Конечно нет. Я же не дурочка.
— Ты должна быть осторожной. Мне приходится говорить тебе это снова и снова. Он здесь всего на несколько дней, не так ли? Как можно меньше общайся с ним. Когда он уедет, все опять будет хорошо.
Мишель посмотрела на разбросанные по столу карты, эти безмолвные напоминания об ее отчаянном смятении. За всю свою жизнь она ни разу не была так напугана, как в эти бесконечные секунды безумной ярости духа. Комната, пронизанная атмосферой старости, теперь таила в себе еще и холод зла, игра стала отвратительной, и сообразительная девушка превратилась в маленькую перепуганную девочку. Только мысль о доме давала ей надежду на убежище.
— Мне надо идти. Я сказала, что вернусь к десяти.
Милдред Томпсон не шевельнулась, когда девочка вышла. Она слышала, как захлопнулась дверь кухни, ведущая на улицу, потом собрала карты своими похожими на изогнутые когти пальцами и сложила их в колоду. Теперь, если она хочет удержать столь ценную для нее власть над Мишель Дин, ей нужно быть осторожной. Милдред была уверена, что не все понимает в происходящем.
Следуя своей неизменной привычке, Гилберт Флайт привел в порядок записи и справочники, прежде чем вставить диск в компьютер и вызвать в памяти главу двадцатую: «Запах моря». Но наведенный порядок и четкая систематизация не принесли ему успокоения. Не в состоянии мыслить логично, он мог только нервничать, рисуя в своем воображении самые страшные картины, каждая из которых казалась реальной. Сумасбродная фантазия раздувала мельчайшие детали, и паника нарастала, как волны во время прилива. Прежде всего этот человек… как, черт возьми, его звали? Он спросил о доме. Что он подозревает? Что знает? Шпионил ли он, задавая эти вопросы? Кто его послал? Каждая версия, выдвинутая матерью за обедом, казалась приемлемой, пока Мальтрейверс не превратился в представителя власти. А Гилберт Флайт относился к таким людям с чрезмерно пугливым уважением.
Он старался заставить себя успокоиться. Никогда не возникало и намека на предположение, что кто-то его подозревает. Впервые попытавшись найти в себе смелость не повиноваться полиции, он был все-таки вынужден позволить им взять отпечатки его пальцев, и ничего не случилось, а это означало, что они были удовлетворены. Но так ли это? Может быть, собрав все улики вместе, они стали искать остальные? В течение лета в Медмелтоне бывали приезжие, но не много, и на них, как на туристов, не обращали внимания, но едва ли они все были туристами. Один мужчина фотографировал на церковном дворе… и на крикетном матче, когда Флайт подсчитывал очки. Не фотографировал ли он его, выдав это за моментальный снимок, какие делают во время отпуска, в то время как в действительности снимок предназначался для полицейского дела? Как новые вспышки огня лесного пожара, новые тревоги воспламеняли его ум. Давно ли находится здесь этот человек? Говорил ли он уже с Дорин (но она проболталась бы), зондируя ее с тонким искусством, вытягивая все новые обрывки информации? Встречался ли он с матерью во время ее прогулок по деревне? Она еще хуже Дорин, потому что обожает рассказывать совершенно незнакомым людям всю историю их семьи. Может быть, у него был спрятан магнитофон, на котором теперь записаны неосторожные замечания, и они будут анализироваться наряду с тем, что уже знает полиция, для безжалостного построения судебного дела. И сегодня вечером в «Вороне» этот человек притворялся, что у него нет никаких специальных намерений (конечно, их этому обучали), когда начал свое наступление. Мизинец правой руки Гилберта Флайта судорожно подергивался, а когда в дверь его кабинета робко постучали, он подскочил как ужаленный.
— Кто это? — Голос его звучал панически.
— Гилберт? У тебя все в порядке? — В интонациях Дорин, доносившихся через дверь, проскальзывало смущение. Но она позволила бы себе открыть дверь только в случае, если бы дом был охвачен пожаром. — «Новости в десять» уже начались.
— Нет… я занят… я скоро спущусь.
Годами приученная не входить в кабинет, когда муж работает по вечерам, Дорин издала нервный хныкающий звук и пошла вниз. Какао Гилберта и два шоколадных печенья, способствующих пищеварению, лежали на столе, рядом с его стулом. Диктор только что закончил перечислять заголовки и начал рассказывать о главных событиях. Все в комнате оставалось неизменным. Сидя на коврике перед камином, Бобби смотрел на нее, безмолвно вопрошая, где хозяин. Ища успокоения, Дорин цеплялась за свой привычный распорядок, обхватив руками приятно теплую кружку с какао и уставясь на экран. Но даже если бы объявили о покушении на всю королевскую семью, она, увы, не заметила бы этого.
Знакомые с самого детства, проведенного в деревне, ночи, наполненные темнотой и ничем не нарушаемой тишиной, совершенно не пугали Мишель Дин. Но когда она вышла от Милдред Томпсон, все привычное почему-то таило в себе опасность. На лугу, который ей пришлось пересечь, укрылись, припав к земле, невидимые гоблины, а церковь Святого Леонарда, вся в тенях от облаков, закрывавших лунный свет, поджидала ее, как голодный зверь, чье логово она должна была миновать. От паники слезы туманили ее глаза, один страх сменялся другим, чем ближе она подходила к церкви, тем выше и страшнее та становилась. Мишель преодолела настойчивый, истерический порыв оглянуться на Древо Лазаря, когда неслась по тропинке вдоль церковной ограды. Она закричала, споткнувшись о корень, и рванулась туда, где высокие кроны деревьев у коттеджа «Сумерки» сулили ей спасение. Она влетела в парадную дверь, как будто дьяволы наступали ей на пятки.