Книга откровений
Шрифт:
Отец медленно провел рукой по редеющим волосам.
– А Бриджит?
– спросил он.
– Она едет с тобой?
Бриджит… Я вспомнил, какой видел ее в последний раз, затравленный, тоскливый взгляд, которым она обводила квартиру. Я не могу жить здесь, только не так…
– Она остается в Амстердаме, - сказал я.
– Она танцует. Отец, поджав нижнюю губу, кивнул и в то же время повел плечами, будто ему стало холодно. Он всячески одобрял мои отношения с Бриджит. Во-первых, она была наполовину француженкой, а мой отец всегда любил Францию (когда я был ребенком, мы часто садились на паром и потом ехали на машине в Бретань,
– А куда же ты поедешь?
– спросила мать.
– Сначала в Мексику, - ответил я.
– В Мексику!
– она восторженно рассмеялась, а затем опустила взгляд, уставившись куда-то в колени, и покачала головой.
В доме рядом соседи открыли все окна и громко включили телевизор. Послышалась музыка, которой начиналась программа вечерних новостей.
– Береги себя, ладно?
– сказала мать.
– Конечно.
Отец кашлянул и, глядя в ночную темноту сада, протянул:
– Знаешь, мы ведь волнуемся за тебя…
– Я очень люблю вас обоих, - сказал я.
По возвращении в Голландию все закрутилось. Оставалось меньше недели до моего отъезда, и вдруг обнаружилось, что нужно переделать тысячу дел. К счастью, моя жизнь была устроена так, что не слишком уж много набралось людей, с которыми следовало попрощаться. В среду я позвонил по телефону Изабель в Осло, поделился своими планами. Она сказала, что возвращается не раньше чем на второй неделе сентября, и это означало, что мы разминемся всего на несколько дней. Меня будет ждать моя комната, когда я надумаю вернуться. Я стал было благодарить ее за доброту, но она, как всегда, отмахнулась.
– Любой сделал бы то же самое, - нетерпеливо заявила она. Впервые она, пусть и невольно, упомянула тот факт, что я попал в беду.
В одну из моих многочисленных поездок в Амстердам я встретился со Стефаном Элмерсом. Он был очень оживлен в тот день, потому что переезжал в дом по улице Принсенграхт, который подыскал для него отец, торговец недвижимостью. Стефан собирался сдавать половину дома, а во второй половине жить сам. Эта новость напомнила мне последний разговор с Бриджит, и я, не подумав, спросил:
– А Бриджит нашла кого-нибудь в свою квартиру? Стефан отвел глаза и провел рукой по своим вьющимся темно-каштановым волосам:
– Жан-Клод поселился с ней.
Жан-Клод был танцовщиком нашей труппы, да еще и французом из Парижа. Все устраивалось как нельзя лучше. Я не мог понять, почему Стефан чувствует себя неловко.
Потом вдруг понял.
– А, ясно, - протянул я.
Я уставился в окно кафе, глядя, как какая-то женщина запирает на замок свой велосипед, привязанный цепью к фонарному столбу, но перед моими глазами стоял образ Жан-Клода: неизменное кожаное пальто, черные волосы, зачесанные так, чтобы оттенялись тонкие черты лица. Вспомнилось, как у него из кармана высыпалась мелочь и покатилась по всему полу, когда он делал double tour en Pair [13] в репетиционном зале студии…
– Наверное, мне не стоило тебе говорить об этом, - сказал Стефан.
Я повернулся к нему.
– Что? Нет, все в порядке, - рассмеялся я, потом резко сглотнул и отвел глаза.
Вот у нее и другой, новый - Жан-Клод!
– мужчина в ее жизни. Меня так легко было заменить. Сколько же балетов я поставил для нее и, наверное, продолжал бы ставить все новые, только чтобы видеть ее сияющее лицо, когда я показывал новые па, только чтобы видеть, как ее тело начинало преображаться согласно тому образу, который я для нее придумывал… Я водил пальцем по краю стола, туда-сюда, туда-сюда. Мужчины как таковые занимали второстепенное место в ее жизни. Конечно, ей нужно было, чтобы кто-нибудь был рядом, на кого она могла бы положиться. Но самым важным для нее было искусство. Только оно что-то значило. А любовником мог быть кто угодно.
Я взглянул через стол на Стефана. У него был виноватый вид.
– Все в порядке, Стефан - я положил свою ладонь ему на руку.
– Это не твоя вина.
Когда мы прощались, я пообещал не пропадать, где бы ни очутился. Я уже уходил, когда услышал, что он окликнул меня. Остановившись, я обернулся. Он стоял на тротуаре с поднятыми над головой руками, полы его пиджака поднялись и выглядели как плохо прилаженные, квелые крылья. Он махал мне обеими руками.
– Удачи тебе, - кричал он.
– Bon voyage! [14]
Потом был Пол Бутала. В последний вечер он пригласил меня к себе на прощальный ужин. Пока он отлучался за кофе и ликерами, я выложил на стол сверток, который потихоньку принес с собой.
– В благодарность за вашу доброту, - сказал я.
Он широко раскрыл глаза и, склонившись над свертком, начал быстро, с каким-то азартным нетерпением, которого я не ожидал от него, разрывать бумагу. Я откинулся на стуле и с улыбкой наблюдал, как его руки нащупали атлас, который я купил неделю назад проездом в Лондоне, самый большой, какой только смог найти.
– Необыкновенно!
– воскликнул он с восторгом.
– Такой подробный!
– Когда я буду присылать вам открытки из разных экзотических мест, вы сможете посмотреть, где точно они находятся, -сказал я.
Он взглянул на меня своими темными глазами, в которых светилось лукавство:
– И кто знает, может быть, я даже присоединюсь к вам.
Я улетал в Мехико в среду, рейсом в десять тридцать утра, поэтому завел будильник. Проснулся я гораздо раньше звонка и какое-то время стоял у окна спальни, выходящего в сад. Можно было разглядеть каждую ветку, каждый лист на дереве, каждый стебелек травы - все было четким и ясным, Где-то в глубине леса раздавались трели какой-то птицы, которые повторялись с определенными интервалами. Меня охватило незнакомое ранее ощущение опустошенности, которая была сродни печали. Я думал о том, вернусь ли я когда-нибудь снова в этот дом, проведу ли я еще хотя бы одну ночь в этой комнате с бледно-голубыми стенами и монашеской кроватью…
В тот момент у меня не было никаких целей, никаких задач. Все, что я себе наметил, - это приблизительный маршрут, который мог измениться в любое мгновение. Я ничего не искал, меньше всего себя. И в то же время не убегал от себя, понимая, что не смогу избавиться от своей памяти, которая всегда будет со мной, хочу я этого или нет. Путешествие не было решением проблемы, оно было просто подвернувшейся возможностью. И если бы меня спросили в то утро о цели путешествия, я бы ответил, что представилась возможность и я ею пользуюсь. Вряд ли я смог бы добавить к этому что-нибудь еще.