Книга перемен
Шрифт:
Лина уверенно и легко вела Олега по лабиринту неизведанного и посмеивалась про себя, снисходительно и довольно, зная цену его открытиям. Она знала также, что не слишком долго проблуждает он в сладких дебрях, что скоро, пресыщенный, как нагулявшийся кот, вернется и вновь обретет способность воспринимать окружающее в его реалиях, ясных и непреложных. Ясных и непреложных, если, разумеется, ничего не усложнять искусственным образом. Любовь — занятие весьма приятное, лучшее из занятий, но оно, как и любое удовольствие, требует досуга, а досуг — материальной базы. Такая вот простенькая цепочка. Из этого и следует исходить. И Лина терпеливо ждала момента, когда Олег будет в состоянии воспринимать членораздельную речь, а не только нежное мурлыканье, страстные стоны и жалобное рычание. А дождавшись, приступила к делу. С некоторым сожалением приступила, Олег ей очень нравился. Очень.
— Каникулы заканчиваются, — без всякого выражения сказала она, глядя в синюю темень за окном, и прильнула к Олегу, повторив в плечо глухим, полным муки голосом: — Каникулы заканчиваются.
— Ты с ума сошла, — очнулся Олег. — Как это?
— Какое сегодня число, а? Ты знаешь?
Вопрос был не из легких, жестоким и коварным был вопрос. Загадка Сфинкса, а не вопрос. Или, что корректнее, загадка Сфинкс, любострастной, но трезвомыслящей. Она сама же на свой вопрос и ответила, чтобы вывести Олега из ступора, в который он впал, пытаясь разгадать загадку:
— Двадцать восьмое марта, сэр рыцарь. Каникулы заканчиваются.
— Вот черт, — зарылся в подушку Олег. — Ты меня выгоняешь?
— Придется, — легко и горько усмехнулась она.
— Лина!
— А что ты предлагаешь, сэр рыцарь? У нас остался один день. Послезавтра возвращается мой сын. Мы с тобой, конечно, будем встречаться, но… Это будет уже другая сказка, не такая волшебная. Как ни жаль.
— Лина. — умоляющим голосом повторил Олег.
— Я понимаю, милый, что это нож в спину, но. Может быть, у тебя есть какие-то предложения? Не думаю, что есть. Тебе ведь возвращаться на работу, дрессировать мальчишек, провожать домой брата.
— Обрыдло, — вырвалось у Олега. — Я, наверное, больше не смогу. Я больше не смогу, не выдержу. Ты ведь по-прежнему будешь высиживать на тренировках, потому что твой сын к этому привык? Я тебя попросту буду затаскивать в раздевалку, чтобы не сойти с ума и не заработать половое бессилие.
— И в результате нас очень скоро начнет друг от друга тошнить. Приключение на узкой и жесткой скамейке в раздевалке, с риском, что кто-нибудь застанет; приключение в первом попавшемся подъезде у перил или у подоконника, если у него подходящая высота; приключение в моей машине на заднем сиденье в позе исключительно экзотической, потому что по-другому там никак; приключение в парке или где-нибудь на окраине в еще не вырубленном лесочке, где под каждым кустом леди и джентльмены — в произвольных сочетаниях или наедине с собой — решают аналогичные проблемы. Все это хорошо изредка, ради разнообразия, подогрева чувственности. Но постоянно — ты меня извини, мне требуются комфорт, тепло, горячая вода, чистые простыни. А замуж ты меня лучше не зови. Рано тебе еще меня замуж брать. Ты еще ни одного моего недостатка не знаешь, будь уверен, потому как я их пока тщательно от тебя скрываю. А вот когда узнаешь, тогда и посмотрим.
— Лина, я люблю тебя, — серьезно сказал Олег.
— И я тебя, сэр рыцарь. Поэтому давай попробуем решить нашу маленькую проблему. Я тут надумала кое-что, можно попробовать. Как я понимаю, спортивную карьеру ты делаешь за неимением лучшей перспективы?
— Наверное, да, — ответил Олег. — Тренировать мальчишек мне нравится, но все это, знаешь, очень однообразно, каждый день одно и то же. Особо талантливых нет, особых достижений я не вижу ни у кого. Они растят мускулатуру на цыплячьих крылышках, становятся ловчее. Все это хорошо, но мне, честно говоря, чего-то другого хочется.
— Приключений? — задрожала, оживая, измочаленная поцелуями орхидея.
— Не знаю. Откуда им взяться, приключениям-то? Да и чего ради пускаться в приключения? У нас все приключения преследуются по закону. Одна глупость выходит, а не приключения.
— А ведь ты непоседа, сэр рыцарь. Тебе только намекни с утра пораньше, что где-то за морями, за горами завелся дракон, и ты, не успев спросонья глаза продрать, не позавтракав, сорвешься его изводить. И я повторяю: я кое-что надумала.
— Тебя достал какой-то дракон?
— Всех нас достают какие-то драконы, — слегка вздрогнув, вздохнула Лина. — Я со своими вполне справляюсь. Я не о том. Ты слушаешь или нет? У меня есть один знакомый, Петр Иванович такой. Он влиятельный человек. Он может тебе составить протекцию или сам предложит работу, если глянешься. Интересную, хорошо оплачиваемую. Кстати, что немаловажно, способен помочь с жильем. Это решило бы нашу проблему. А Сереже я бы наняла приходящую няньку. Через день, через два приходящую. Так говорить мне с Петром Ивановичем? Он наверняка что-то сможет предложить. Вполне законное, если этот вопрос тебя беспокоит.
— Давай попробуем, — пожал плечами Олег, и Лина, отправив его в ванную, набрала номер.
— Все сложилось, сэр рыцарь, — сообщила она перепоясанному полотенцем Олегу, — подходящий дракон для тебя имеется. Быть тебе драконоборцем, если не растеряешься. И не подведи меня, я за тебя поручилась. Петр Иванович ждет тебя завтра вечером у себя на квартире. Побеседуете в неофициальной обстановке. По-моему, это даже лучше.
Квартира в Басковом переулке, где ждал Олега Петр Иванович, отличалась гостиничной неуютностью, в ней было слишком много голых углов, слишком пыльным был ковер с притоптанным тусклым ворсом, слишком линялыми и посекшимися — шторы, слишком неожиданной — клеенка на столе в гостиной. Да и все прочее — конторского вида диван и два кресла, бедная до неприличия выставка в старомодном, годов шестидесятых, серванте, голый, не оживленный комнатными растениями подоконник, отсутствие книг и телевизора, блеклые, безвкусные обои, все это противоречило характеристике, данной Петру Ивановичу Галиной Альбертовной. Не похожа была квартира Петра Ивановича на апартаменты влиятельного чиновника. А сам Петр Иванович походил на пузырек с канцелярским клеем, ровный по всей невеликой длине и наполненный полупрозрачной серой липкой слизью, с розовой, лысой пипеткой вместо головы. Глаза не просматривались, они прятались под складками розовой резины, под натеками застывшего клея.
Разговор с Петром Ивановичем был такой же липкий, клейкий, мутный и муторный, застывающий сопливыми каплями и режущими стекловатыми чешуйками, как и содержимое стандартного канцелярского пузырька.
— Присаживайтесь, Олег Михайлович, — предложен был гостю диван. — Вас рекомендовала дама, которую я глубоко уважаю и мнению которой имею основание доверять. Она рекомендовала вас, как человека ответственного и неробкого.
И Петр Иванович замолчал, в ожидании ответной фразы. Но Олег не торопился отвечать, он не знал, что он должен ответить. Петр Иванович крайне не понравился ему с первой же минуты знакомства, квартира Петра Ивановича, вся ее атмосфера, вызывала неясные ассоциации, и Олег, вместо того чтобы поддержать разговор, мучительно вспоминал, когда и где он видел подобный интерьер.
— Не молчите же, Олег Михайлович, — не выдержал Петр Иванович, — подтвердите характеристику, данную вам. О чем вы так глубоко задумались?
— Но я… не знаю, что сказать, Петр Иванович, — очнулся Олег, — я не могу сам себе давать характеристику. У меня есть профессия, но устроиться на работу я не могу. Вот и вся характеристика.
— Помогу вам с работой. Помогу, — важно кивнул пипеткой Петр Иванович. — Не скажу, что мое предложение целиком и полностью соответствует вашим профессиональным навыкам, но они, эти навыки, весьма гожи. Весьма гожи. Нам с вами понадобятся и ваша спортивная подготовка, и ваше владение средствами связи.