Книга перемен
Шрифт:
— Но зачем же расходиться, милая фрау? — вдруг с пьяной хитрецой улыбнулся Клотц. — Какие такие интимные дела? Интимные дела надобно вершить не менее чем дуэтом, иначе выходит неприлично. Поэтому я приглашаю вас с собой. В кабинку. Обещаю доставить вам истинное удовольствие.
С этими словами Клотц неловко поднялся, опрокинув стул, и свалился сам. Поэтому в кабинку ему пришлось следовать не одному, но только не в сопровождении фрау Шаде. Что касается фрау Шаде, то она заплатила за свой ужин и ушла из ресторана, в то время как Клотца приводили в себя. Событие было из неприятных. Клотц, тип мелочный и мстительный, теперь останется зол и способен будет спустить на нее всех собак.
И все же, как Франц ухитрился исчезнуть? Впрочем, фрау Шаде поймала себя на том, что не очень и удивлена результатами расследования. Вернее, отсутствием результатов. Она-то знала кое-что о его ловкости и его редкостных способностях. Ежевечерне не плакать она все еще не могла, однако не сомневалась в том, что успокоительные ей не помогут, а лишь вгонят в депрессию. Слишком сильным было разочарование.
В аэропорту Франкфурта, где, несмотря на то, что после Нового года прошло уже более двух недель, еще не сняли блескучих новогодних украшений, объявили регистрацию на самолет компании «Люфтганза», вылетающий в Буэнос-Айрес.
— Пако, — позвала Марисоль, — Пако, не отходи, пожалуйста, дитя мое. Нам пора. — В голосе Марисоль, увядающей полноватой, но не потерявшей гибкости, латинского типа красотки, сквозила неприкрытая, но добрая ирония. — Пако, не хочешь ли конфетку, сладкий мой?
Тот, кого она назвала Пако, мальчик десяти — двенадцати лет, одетый в теплую куртку с огромным капюшоном, закрывающим пол-лица, кивнул и поправил объемистый рюкзак с изображением медведя Балу в авиационном шлеме, вероятно, его излюбленного мультперсонажа. Из-под капюшона, когда он протягивал руку за длинным и толстым витым леденцом, весело сверкнули светлые глаза. Конфета была тут же освобождена от упаковки и зажата в зубах на манер сигары.
— Где же Мануэль? — забеспокоилась Марисоль. — Эта его вечная манера являться в последний момент! — Говорила она громко и темпераментно, выразительно жестикулируя. От нее, даже когда она молчала, исходили вихревые потоки, и тот, кто попадал в зону ее турбулентности, сразу же признавал ее превосходство. — За кого я, спрашивается, вышла замуж?! Почему меня все время заставляют волноваться?! — восклицала Марисоль и теребила пуговицы элегантного пальто цвета переспелой вишни. — Он опоздает на этот раз. Он опоздает, и пусть это послужит ему уроком.
— Что и кому послужит уроком, дорогая? — раздался за ее спиной мужественный голос настоящего кабальеро. — Не мне ли ты сулишь неприятности, жена моя? И в который же раз? Но я-то, зная тебя, всю дорогу держал пальцы скрещенными. Вот так, посмотри-ка. Поэтому все твои ведьмовские штучки пропали втуне. Между прочим, если ты напряжешь свою скудную память, то вспомнишь, что я не опаздывал ни разу в жизни, но всегда был точен. А ты, со своей вечной боязнью опоздать, только кудахчешь и суетишься без толку. Сколько вы уже здесь торчите? Часа три, я полагаю?
— Маноло! — живо обернулась Марисоль к полному лысеющему шатену лет пятидесяти пяти при усах и бородке. — Маноло! А пугать-то меня зачем? Мы ждем и волнуемся, это должно
— Ну-ну, бесчувственному толстокожему.. — поощрил ее Мануэль. — А дальше?
— Гиппопотаму, — фыркнула Марисоль. — Салют, Маноло.
— Давно не виделись, Марисоль, — саркастически заметил Мануэль. — А! Вот и ты. Пако. Дай тебя обнять, сынок. Да ты никак подрос с утра? Ты не находишь, дорогая? Ладно, не обижайся дежурной шутке, Пако. Твой папочка любит тебя безмерно, малыш. Рад тебя видеть, рад, рад, слово кабальеро. Пожмем друг другу руки как мужчины. Вот так. Крепкая же у тебя рука, сынок! Наш рейс не отменили? Такая облачность! И — осадки, как они это называют. То ли снег, то ли дождь.
— Только что объявили регистрацию, — тоном первой королевственной дамы сообщила Марисоль. — Я волнуюсь, да и Пако, должно быть, тоже. Такой перелет!
— В первый раз, что ли? — пожал плечами Мануэль. — Возьми себя в руки, а если будешь дергаться, на это обратят внимание таможенники, и тебя в задней комнате попросят раздеться догола и обыщут все потайные местечки. А я буду ревновать, как Отелло, и, пожалуй, придушу тебя перед сном.
— Что за гадости ты говоришь, Мануэль! Как бы тебя не обыскали! — раздраженно заметила Марисоль и, вцепившись в ремешок сумочки, висевшей на плече, широким шагом направилась к стойке регистрации. Мануэлю оставалось только, подхватив объемистый чемодан на колесиках, последовать за нею. За ним вслед — руки в карманах и конфета в зубах — зашагал легкой походкой занимающегося спортом подростка Пако.
Семья аргентинцев в составе Мануэля Суньо Феррареса, Марии Соледад Суарес де Суньо и их сына Франсиско без всяких проблем прошла регистрацию и таможенный досмотр и заняла свои места в самолете. Точно по расписанию самолет приземлился в Буэнос-Айресе. Когда они вышли к автомобильной стоянке, Мануэль сказал по-немецки:
— Все прошло удачно, Франсиско? Никаких претензий?
— Все отлично, Маноло, — ответил малыш, — благодарю вас обоих. Тебя особенно, сеньора Марисоль. Спасибо за конфету. Без нее мой акцент был бы очень заметен. А отобрать у ребенка конфетку таможенники не решились. Ты нашла замечательный выход, Марисоль.
— А как же я? — немного обиженно осведомился Мануэль.
— Ты всегда вне конкуренции, Маноло. А мне пора, друзья мои. Пора, пора!
— Но Франсиско. — забеспокоился Мануэль. — А как же?..
— Не буду тебя дразнить, старый слон, — весело улыбнулся Франсиско и отстегнул от рюкзака висевший у всех на виду небольшой плоский ключ. — Вот он, заветный золотой ключик. Камера хранения здесь, в аэропорту. Комбинация цифр на кейсе, чтобы ты не ломал замок, три-ноль-восемь-четыре. Если там вдруг ничего не окажется, можете пустить легавых по моему следу. Не сомневаюсь, что меня разыскивает Интерпол. Пока я в Айресе, я беззащитен, как новорожденный. К тому же из испанского я знаю всего несколько обиходных выражений.
— Франсиско. — опять заговорил Мануэль. — Я тебе доверяю, конечно. Ты не раз доказывал свою честность. Но… сейчас такое паршивое время, — сокрушенно покачал он головой, — такое паршивое. Не откроешь ли ты сейф сам?
— Маноло! — расхохотался Франсиско. — Маноло! Я же не террорист, чтобы бомбу подкладывать! Ты ведь об этом подумал? Я, по-твоему, похож на убийцу?
— Ты не похож на убийцу, Пако, — сквозь зубы произнесла Марисоль, гневно уставившись на мужа. — А этот жирный, толстокожий гиппопотам получит все, что он заслуживает, как только мы приедем домой со своей долей. В том, что она благополучно лежит в сейфе, у меня нет никаких сомнений, Пако. Езжай себе с богом. Все документы в машине.