Книга перемен
Шрифт:
Он бежал быстро, но беззвучно и прислушиваясь, и поэтому смог уловить короткий приглушенный вздох за антикварным макетом подбитого фашистского танка, вздох, который вырывается, когда сдерживать дыхание становится невмочь. Франик, прежде чем предстать перед девушкой, заглянул в широкую щель между покосившейся башней и корпусом танка. Он постоял так секунд пять, удивляясь и не веря своим глазам. Потом обогнул макет и прошептал светловолосому затылку пароль:
— Привет тебе, жирафа винторогая.
Светочка быстро обернулась и открыла было рот, чтобы завизжать, но маленькая серая тень бесцеремонно приложила ей палец к губам и еле слышно фыркнула:
— Молчи, винторогая. Они сейчас сюда доковыляют.
— А.. — очумело выдохнула Светочка. — Кто?.. Фра-а-анц?! Да?
— Нет, принцесса африканская. Двигай давай.
Франик бесцеремонно ухватил девушку за запястье и потащил за собою, уверенно петляя в лабиринте раскрашенных дерюг, натянутых на рамы различной конфигурации, и вывел ее к распахнутой настежь двери. В темном дверном проеме, прислонившись к облупленному косяку, стояла Анелька Козицкая, костюмерша, и смолила «Астру».
— Анна Севериновна, одень девушку, — обратился к Анельке Франик. Они приятельствовали, несмотря на то, что Анельке перевалило за шестьдесят.
— Фрейлиной Екатерины Великой? — прокуренным басом осведомилась Анелька. — Царевной-Лебедью? Юной пионерочкой? Или наоборот — рыжий парик, серьга в ноздре и декольте ниже пупа?
— Анелька, не придуривайся, — очень серьезно сказал Франик, — времени нет. Ее ищут. Эти…
— А-а. Я-то думала, ты к Ордыну в поставщики подался. Он любит ряженых. А ты, значит, умыкнул герлу. Знакомая, что ли?
— Да, представь себе. Подруга детства. Анелька, так одеваемся мы, или ей через забор сигать, ломать ноги на глазах у публики?
— Пошли уж, — вздохнула Анелька и с сожалением отбросила окурок. — Так в кого рядиться будем?
— Ты не изощряйся особенно. Главное, чтобы стала сама на себя не похожа и не сильно выделялась на улице. А то арестуют еще, и объясняйся потом в участке, кто да что.
Через двадцать минут через главную проходную «Ленфильма» на Кировский проспект вышла пара молодых людей: очень маленький, на вид совсем ребенок, но ладный юноша, и среднего роста растрепанная длинноволосая брюнетка в низко надвинутой мужской шляпе с опущенными полями, в джинсах, заправленных в резиновые сапоги, и в темной суконной куртке с застежкой на правую — мужскую — сторону. За спиной девицы болтался вещмешок наподобие солдатского из старых фильмов о Гражданской войне. Девица, напоминавшая бродяжку, как это ни странно, не шокировала прохожих своим видом. Такой стиль одежды назывался «грандж» и совсем недавно вошел в моду у молодежи.
Пара спокойно прошла мимо черного хищного джипа, рядом с которым толклись «механизмы» Ордына. Они внимательно рассматривали всех выходящих из студии, а один орал в трубку радиотелефона, пустыми глазами в упор глядя на ряженую Светочку: «Да нет, Ордын, гадом буду, не выходила она! Не выходила, Ордын!»
Аврора Францевна готовилась стать пенсионеркой, и не было ей от этого ни холодно ни жарко. Работа никогда не являлась для нее отдушиной, способом уйти от домашней рутины. Она всегда, даже во времена семейных бедствий и неурядиц, с радостью возвращалась домой и вдыхала знакомый запах прихожей, запах сухого букета и крема для обуви, запах мокрого зонта и старых журналов, запах, слегка отдающий в последнее время валерьяновыми каплями, к которым Аврора начала прибегать после отъезда Вадима и Оксаны в Израиль. Переживала она не столько отъезд сына, сколько то, что от нее увезли Яшеньку, внука.
Если и испытывала она в последние годы счастливые минуты, то связаны они были всегда с Яшенькой, звездочкой, ясным солнышком, румяным наливным яблочком, зайчонышем и златокудрым королевичем.
Яшенька в четыре года, восседая на раскрученном до верхних пределов винтовом табурете, играл этюды на фортепьяно. Яшеньке была куплена маленькая детская скрипочка, ровно-ровно покрытая вишневым лаком, такая певучая на вид. И Яшенька, как пишет Оксана (Оксана, потому что Вадьке, важному господину, видите ли, некогда. Видите ли, занят он сильно в своем рентгеновском кабинете и опять-таки сильно устает, бедняжка), Яшенька потряс свою учительницу музыки тем, как уверенно и элегантно в первый раз в жизни приложил скрипочку к плечу, как изящно и твердо взял на изготовку смычок маленькими своими пальчиками. У Яшеньки абсолютный слух, и Аврора часто слушает магнитофонную запись песенки Крокодила Гены в Яшенькином исполнении, той самой, про день рожденья.
Яшенька, Яшенька. У Авроры Францевны среди Яшенькиных фотографий, собранных в особый альбомчик, хранилась журнальная вырезка из «Огонька» — репродукция картины Нестерова с изображением Сергия Радонежского в отрочестве. Яшенька — вылитый нестеровский отрок. Вы-ли-тый.
Аврора Францевна собралась было всплакнуть и запить слезы валерьянкой, когда в замке завозился ключ, дверь распахнулась, и Франик втащил за руку незнакомую девицу вида самого что ни на есть помоечного. «Ну, вот, — подумала Аврора Францевна, — начинается». И поклялась себе, что не потерпит присутствия этакого существа в своем доме — хватит уже проявлять мягкотелость и терпимость! — и поставит на место распустившегося Франца. Но существо вдруг сорвало кошмарную шляпу вместе с черными лохмами, сделалось соломенного оттенка натуральной блондинкой с длинной челкой и косичками, закрученными по бокам головы, и сказало:
— Здравствуйте, тетя Аврора. Тетя Аврора, вы только не пугайтесь. Просто мы от бандитов сбежали. Меня Франц спас. Вы меня помните? Мы встречались в Юрмале на детском фестивале.
— Светочка?! Ой, — сказала Аврора, — ой, деточка, да проходи же! Господи, что за колхоз у тебя на ногах и… все прочее! Ты из дому сбежала?!
— Да нет же, тетя Аврора! — расстегивая жуткий бушлат и стягивая пятками резиновые сапоги, успокаивала ее Светочка. — Я учусь в консерватории.
— В таком виде? Я знала, что мир перевернулся, наизнанку вывернулся, но… не настолько же. Дай я тебя обниму. Как Наташка?
— С мамой все хорошо, тетя Аврора.
— Все по гастролям?
— Н-нет. — замялась Светочка. — У нее дома заботы. Больше не ездит, — туманно объяснила Светочка и перевела разговор на другое: — Меня, понимаете, прямо на «Ленфильме» чуть бандиты не изнасиловали, а Франц спас.
— Она, мамочка, сама убежала, — пустился в объяснения Франик, — я ее только переодел и вывел. Ты хоть понимаешь, винторогая, что тебе теперь на студии нечего делать? — обратился он к Светочке. — Ордын этот, который тебя возжелал, страшно мстительная дрянь, редкостная дрянь. Он ни перед чем не останавливается.
— Я понимаю, конечно, — грустно кивнула Светочка, — а такая подработка была хорошая! Придется теперь сидеть в общежитии и по ночам клей по бутылочкам разливать, как девчонки делают. Чем больше бутылочек наполнишь, тем больше заплатят.
— Ужас какой! — возмутилась Аврора. — Куда мы идем? — Она уже ставила чайник на огонь, сдвигала к краю кухонного стола бархатнолиловые, под стать старинным театральным занавесям, астры, ныряла в холодильник за сыром, добытым с утра пораньше в ближайшем гастрономе, и за банкой сосисочного фарша, выкупленной на работе в составе продуктового набора вместе с дефицитной гречкой и консервированными болгарскими фаршированными перцами в томате, которые стоило бы сразу же и выбросить, а не хранить до тех пор, пока вздуется банка.