Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх
Шрифт:
– Et ita fiat, placuit nobis. Amen 11 … – отзвучали финальные строки, и инквизитор отступил, подавая знак палачу.
Они упали на колени, но это их не спасло. Один за другим их выволокли на эшафот, и брусчатка площади, бывшая чёрной, окрасилась алым.
Огни в окнах погасли, ветер задул факелы на площади, разошлись служки, убрался похожий на чёрного ворона палач. Остались лишь обезглавленные тела – да неприметная фигура в плаще, прислонившаяся
11
И да будет так, как мы решили. Аминь.
– Я простоял там до рассвета, – сказал Герхард, – а когда наутро кончился дождь, я увидел, что водостоки затоплены. И вода в них была красной, как кровь…
С восходом нового дня, стоя посреди алых потёков, инквизитор снял перстень-печатку с остывшего тела бургомистра.
Нарочный епископа прискакал к полудню. Ворота города открылись, и напуганные ночной расправой горожане вышли из домов. Они стекались к воротам, стороной обходя площадь, и замирали у кованых створок, не в силах поверить своим глазам.
За городскими стенами, там, где раньше зеленели поля и дымили очагами крестьянские сёла, простирался сплошной чёрный саван мёртвых растений. В письме, привезённом нарочным, епископ сообщал, что получил послание из Авиньона, от Его Святейшества Климента V. Беда накрыла почти всю Империю – более того, она распространилась по Европе. В городах люди гибли тысячами, доведённые до отчаяния голодом, убивали и ели друг друга. Крестьяне бросали свои дома и уходили на юг – туда, где было теплее, где не гибли посевы, и жизнь стоила дороже ржаного зерна.
– Господь не сошёл с небес, чтобы спасти нас, – горько сказал инквизитор, – в тот же день многие покинули город. Я ушёл вместе с ними. Бежал через чёрные от пепла поля, как последний трус, скрывая своё лицо. Я не мог смотреть им в глаза – с тех пор, как узнал, что послание Его Святейшества лежало на епископском столе ещё до того, как он приказал казнить высокопоставленных горожан.
Герхард закрыл лицо рукой.
– Он всё знал, Хель, – хрипло пробормотал он, – знал, что эти люди невинны. А я был его послушным орудием… Был таким – и таким же остался.
– Я не помню голода и холодов, – сказала травница, ласково перебирая его спутанные, тёмные с вороным отливом волосы.
– Должно быть, беда миновала эти земли, – проговорил Герхард, – тебе и многим другим повезло…
Инквизитор склонил голову на плечо Хельтруды. Её тело со слегка суховатой, похожей на шёлк кожей пахло лесными травами.
– Когда я вернусь, – шепнул он ей на ухо, – то смогу обнять тебя обеими руками…
Глава 8
Герхард проснулся задолго до рассвета. Ноющая боль в запястье превратила его сны в бесконечную череду прерывистых кошмаров. В доме было темно, лишь едва теплилась лампадка под распятием. Он хотел перекреститься – но на его правом предплечье спала Хельтруда, разметав русые волосы по покрывалу.
– Хель, – тихонько позвал Герхард, и травница тут же открыла глаза. Подарив ему лёгкий поцелуй, встала, чтобы растопить печь.
Дело было плохо – по телу разливалась слабость, побороть которую до конца не смог даже поданный знахаркой отвар. Кутаясь в покрывало и ёжась от предрассветной прохлады, Хельтруда поставила в печь горшок с холодной кашей и принесла чистый холст.
– Сядь, пожалуйста, – попросила она, опускаясь на постель рядом с ним. Герхард послушался. Каждое движение давалось с трудом.
Знахарка разорвала холст на полосы – плотная ткань звонко трещала под её сильными пальцами. Взяв руку инквизитора, она аккуратно стянула с его пальца перстень и покрыла безжизненную, белую как снег кисть тонким слоем густой мази.
– С твоего разрешения, – сказала она, перевязывая его ладонь, – я оставлю перстень себе – как напоминание.
– Ты полагаешь, что я могу не вернуться? – нахмурился Эгельгарт.
Целительница помолчала, аккуратно наматывая холст виток за витком.
– Герхард, я посещала колдуна дважды, – произнесла она, когда молчание стало тяготить, – и оба раза была уверена, что не вернусь…
Инквизитор хотел спросить, что привело знахарку к чернокнижнику, но что-то остановило его. Слушая шипение каши в котелке, он наблюдал, как Хельтруда закрепляет повязку на запястье. Затянув узел, травница взяла его руку и, аккуратно согнув в локте, притянула холстиной к груди и плечу.
– Будет не слишком удобно, – сказала она, будто извиняясь, – но это не даст хвори пойти дальше.
– Мне от этой руки мало толку сейчас, – успокоил её инквизитор.
Они прочли молитву и в молчании позавтракали.
– Рассвет уже близится, – проговорила травница, глядя, как Герхард набрасывает тяжёлый плащ и вешает на плечо дорожную суму, – тебе нужно поспешить.
Они вместе вышли за порог. Инквизитор вгляделся в темноту, давая глазам время привыкнуть к предрассветному мраку.
– Не знаю, что ждёт меня там, – сказал он, беря руку травницы в свою. Пальцы нащупали привычные обводы перстня. – Но я вернусь. У тебя есть моё слово, Хельтруда.
– Я буду ждать, – спокойно ответила травница, – храни тебя Бог.
Последним, что запомнил, выходя за утлую ограду, Герхард Эгельгарт, инквизитор, были знакомые формы рельефной печатки.
***
Как он ни старался, ослабевшие ноги передвигались медленно. И, когда перед ним замаячила просека, блёклый рассвет уже начинал пробиваться сквозь сумрак.