Книга первая. 3: Апологет – Ересиарх
Шрифт:
– Ты нарушаешь правила, Луиджи, – Герхард взглянул в лицо Геликоне. Стоя перед ним, плюгавый монашек казался немногим выше. – Правило первое – при допросе должен присутствовать писец, который внесёт в протокол мои показания. Правило второе – при допросе должен присутствовать врач…
– Правило третье, оно же первое и единственное, – прошипел тосканец, – для еретиков нет никаких правил!
Кулак дознавателя ударил Герхарда в скулу. Внутри черепа вспыхнула боль.
– И я ничего не говорил о допросе, – добавил Геликона, отворачиваясь и наклоняясь к очагу, – мы с тобой просто потолкуем.
В руках тосканца
Геликона повернулся к монаху, поманив его пальцем. Тот приблизился и, крепко сжав левое запястье Герхарда, держал его, пока дознаватель снимал цепь с левой руки инквизитора. Пальцы у монаха были как тиски, ледяные и жёсткие. Но эта хватка показалась Герхарду нежным объятьем, когда на запястье и кисти защёлкнулись зубцы «дробителя».
Инквизитор дёрнулся, но железо тут же впилось в кожу. Правая рука оставалась прикрученной к подлокотнику проклятого «трона». Ноги, стянутые цепью, были относительно свободными, но много ли от этого толку, когда чуть не гвоздями прибит к куску дерева весом вдесятеро больше человека?..
Знаками Геликона показал монаху, что тот может идти, и приложил палец к губам. Монах молча кивнул и вышел, притворив за собой дверь. Геликона дождался, пока звук шагов стихнет, и задвинул массивный засов на деревянной створке.
– Он всё видел, – сказал Герхард.
– Вот именно, – Луиджи вдруг улыбнулся. – Так же, как десяток других братьев и стражей на вратах замка. Все видели, как я самолично доставил еретика в тюрьму и, жертвуя отдыхом и сном, приступил к допросу.
Герхард слушал с видимым небрежением, будто тосканец расписывал ему рецепт отменного блюда, а не местонахождение пленника.
– Брат Дамбьен, увы, нем и глух от рождения, – продолжал Геликона, – поэтому не беспокойся, что он сможет кому-то рассказать о том, что здесь видел.
– Мой крик привлечёт стражников, – заметил Герхард, стараясь не шевелиться. «Дробитель» при малейшем движении нещадно рвал кожу на кисти.
– Глухота брата Дамбьена сослужит мне добрую службу ещё раз, – ухмыльнулся Геликона. Самодовольство на лице дознавателя могло означать лишь одно: именно Дамбьен, этот великан с бычьими мускулами, сторожит вход в тюрьму.
– А теперь мы с тобой потолкуем по-настоящему, – сказал тосканец и повернул винт.
Призвав на помощь всю свою выдержку, Герхард сумел подавить крик. Он сжал зубы так, что онемела челюсть, и заныло в висках.
И всё же ни адских клыков «дробителя», ни мучительно ноющей, истерзанной спины оказалось не достаточно, чтобы сломить инквизитора. Другая боль, которую ему ранее приходилось испытывать, была вдесятеро, в тысячу раз ужаснее этой. Видение вспыхнуло перед глазами, будто вызванное к жизни волнами боли – видение тех страшных минут, когда его тело сгорало изнутри посреди зелёного душного моря, когда грудь разрывало от чуждого воздуха, а крики странных, обросших шерстью существ будто подбадривали этот сравнимый с казнью процесс. Было ли это сном или видением самого Ада, могло ли это происходить с ним на самом деле – в далёких ли землях Индий или в ужасных влажных лесах страны безглазых людей, чьи руки растут прямо из глазниц – он не искал ответов на эти вопросы, приняв видение как данность. Как неизбежные происки Дьявола.
Герхард уронил голову на грудь. Тосканец хмыкнул – не то разочарованно, не то довольно.
– Странно, Эгельгарт, – произнёс он, – ты казался мне куда более выносливым. Неужто плотская скверна так истощила тебя?
Инквизитор молчал. Упавшие на лицо волосы дали ему возможность незаметно наблюдать за тосканцем.
– Я хочу слышать твои ответы! – неожиданно взревел Геликона, – я буду говорить с тобой как мужчина с мужчиной!
– Тогда тебе придётся освободить меня, – негромко произнёс Герхард.
– Что ты там шепчешь, предатель?! – тосканец рванулся вперёд и, схватив инквизитора за ворот рубахи, рванул, – у тебя недостаёт сил глядеть мне в лицо? Смотри на меня, отступник!
Другой рукой дознаватель с силой повернул винт. Герхард медленно поднял голову. По вискам щекотно ползли ручейки пота.
– Здесь всего один мужчина, Франческа, – проговорил инквизитор сквозь сжатые зубы.
И без того бледное, лицо Геликоны побелело. Пальцы сомкнулись на поворотной головке винта, заворачивая до упора, и Герхард на этот раз не смог сдержать крика. Проклятый дознаватель ухмылялся ему в лицо.
– Я даже не требую от тебя признаний, Эгельгарт, – сказал тосканец, – пока что не требую.
Герхард снова опустил голову. Поленья в очаге продолжали гореть, бросая отсветы ему в глаза сквозь спутанные волосы.
– А я бы мог тебе кое в чём признаться, Луиджи, – инквизитор старался дышать ровно, – но для признания тебе понадобится кое-что посильнее этого итальянского извращения…
Геликона скрипнул зубами, его взгляд заметался по комнате.
– Возьмёшь ли ты в руку хоть один по-настоящему твёрдый предмет?.. – продолжал инквизитор негромко. Сердце норовило выскочить из груди. Он исподлобья следил, как наливаются кровью глаза оливета. Левая ладонь, пронзённая остриём винта, превратилась в сплошной очаг пылающей боли, и всё же сил оставалось ещё предостаточно. Но Геликоне об этом знать было необязательно.
Тосканец бросился к очагу и сдёрнул со стенного крюка щипцы, швырнув их остриями в огонь.
– Ты у меня заговоришь, пёс! – прошипел он.
– Пёс – это тот, кто преданно служит хозяину, – прошептал Герхард, – я служу Господу Богу и Его Святейшеству 5 . А кому служишь ты, Луиджи?..
Не отвечая, тосканец скрестил руки на груди, глядя, как раскаляются щипцы.
– Я знаю, кому на самом деле предана твоя душа… – инквизитор говорил всё тише, – и к кому устремлены твои помыслы…
5
Имеется в виду Папа Римский.