Книга последних слов
Шрифт:
Короче говоря, последнее время мы, желдорохрана, живем буквально как на фронте. На всем протяжении пути за вверенным нам госимуществом просто начали охотиться как одиночки, так и целые группы населения. Все умные стали, тактику нападений разработали, где уж одному охраннику или двум углядеть за всеми вагонами. Ведь что делают? Вскрывают рефрижераторы с продуктами, идущими для братской Кубы, страдающей от зверской блокады империализма Общего рынка, тащат по домам мясо, масло, сыр и консервы. Это – раз. И ведь, главное, ухитряются на ходу, как в кино прямо, вскрывать вагоны, по крышам носятся, а у нас, к сожалению, нет инструкций тоже носиться по крышам и стрелять в грабителей народного имущества. Неоднократно взламывали на долгих стоянках полы вагонов и уносили все вплоть до стружек и защитного пенопласта. Выяснилось
Особенно опасно для нашего брата охранять платформы с «Жигулями», «Волгами», с ящиками запчастей и так далее. Целиком, правда, машин не растаскивают, но обгладывают до косточек. Одни шасси, бывало, оставались на платформах. Все это тоже, и на стоянках и на ходу, совершается и поныне. Надо бы, конечно, увеличить продажу населению запчастей для личных автомобилей, но и совесть же надо иметь. Говорят, что в Америке нету охраны желдорсоставов. Неужели же это потому, что американцы честней советского человека? Нет, и еще раз нет. Потому что у американца, который в тыщу раз больше злодей, чем какой-нибудь Трошкин, снявший целый мотор с комбайна, нету надобностей похищать моторы. Он их купить может, слышал я клевету по «Голосу Америки», на каждом шагу.
Граждане судьи, во время моего предварительного заключения наша партия приняла очередное историческое постановление о дальнейшем усилении охраны желдорсоставов. Теперь, говорят, и охраны больше станет и стрелять прямо в лоб разрешат при нападении на продовольственные и технические грузы. Но ведь и с населением надо работу проводить, с родителями ворья и хулиганья поставить проблему в отношении к нам – бойцам военизированной охраны. Ведь свидетелями доказано, что негодяи – подростки со станции Кротово – неоднократно бросали камни в перевозимый транспорт для того, чтобы лишь досадить государству и лично мне после того, как я однажды пуганул их предупредительным выстрелом вверх. С тех пор просто житья от них не стало. Специально подстерегали охраняемый мною состав. Если стоянка была, исписывали вагоны надписями антисоветского смысла, типа «Вон из Афганистана… Самим жрать нечего» – и так далее, язык не поворачивается повторять. Но если же состав следовал без остановки, вся щебенка с насыпи летела и в охрану, и в грузы. Думаете, с нас не вычитают за те же разбитые автобусные стекла? Вычитают и выговор дают. Так ведь и у охраны есть самолюбие и гордость советских людей. Что же это выходит, граждане судьи? На нас равняется все передовое человечество, преступность, пишут в газетах, почти искоренена, в космос летаем и полмира держим в своих руках, а какая-то шпана со станции Кротово и многих других станций словно не замечает всего этого и камнями швыряет в автобусные стекла.
Не выдержали нервы. Виноват. Надо было ограничиться броском доски, а штуцер, конечно, кидать не следовало. Но ведь я не целился, между прочим, и убил хулигана, то есть мальчонку, случайно, что прошу учесть при составлении приговора.
Прошу также отписать в министерство о необходимости выпуска нового типа товарного вагона, защищающего различного рода грузы от аппетитов железнодорожного ворья. А сигнализация нам разве не нужна? Нужна как воздух. Потому что если ворюга начнет вскрывать рефрижератор с черной икрой, с колбасой копченой или просто с тресковым филе, то сирена заработает и пуганет его как следует, да и охрану насторожит, потому что укачивает иногда и от колесного стука шарик за шарик заходит. Доведите мою проблему до инстанций, а я лично страдаю не за свой огород, а за народную собственность, что тоже очень прошу накинуть в мою пользу.
ХОЛОДНЫЙ САПОЖНИК
Огапов, несмотря на то, что ему отказали в выдаче удостоверения на занятие кустарным промыслом, ремонтировал обувь…
Последнее слово подсудимого Огапова
Граждане судьи! Я – человек простой: сапожником родился, сапожником и умру. Виновным ни в чем себя признавать не желаю. Можете давать мне хоть двадцать пять лет за подрыв государственной мощи, как грозился следователь, которому я тоже ни в чем не признался. Мне и адвокат поэтому не нужен. Адвокаты пускай жуликов и хулиганье защищают, а честный человек – честен перед Богом и людьми и сам за себя постоит. Я согласен с тем, что регулярно нарушал советский закон, запрещающий заниматься частным промыслом без разрешения разных инстанций. Но почему Огапову было отказано в горисполкоме в его любимой работе, конкретно – в ремонте человеческой обуви и спасении ее от верной преждевременной гибели на свалке? Почему? Почему вы не задали этот вопрос горисполкому и его председателю Спакову? Почему моя просьба вызвать этого барина на судебное заседание в качестве свидетеля самозащиты осталась без ответа?…
Я вам сам отвечу почему. Потому что вы подчиняетесь барину и пикнуть перед ним не посмеете, если даже вам ясно, что я – человек честный, а он – прохиндей, который взятки берет за квартиры и садовые участки.
Десять моих заявлений у них там подшито, где я со слезой умоляю дать мне возможность помогать людям в смысле необходимых набоек и замены подошв. И что же мне ответил на приеме этот председатель, а верней, барин? Ты, говорит, Огапов, контра нами недобитая, просмотрели мы тебя и в 37-м и в 49-м годах. Ты хочешь создать видимость для наших врагов, что советская власть не справляется с бытовым обслуживанием населения! Не выйдет, подлец!
Так прямо и назвал меня подлецом. Я промолчал, хотя подбивал меня лукавый врезать барину за оскорбление между рог кулаком потомственного сапожника… А он разошелся пуще прежнего:
– Мы не для того на фронтах гражданской войны боролись за государственный сектор во всех областях человеческой жизни, чтобы всякие Огаповы обогащались за счет тех, кто честно строит коммунизм…
Я отвечаю, что комбинат не в силах пропустить всю обувь, желающую попасть в ремонт, чтобы продлить свои дни и сэкономить своему носителю денежки. Я, говорю, наоборот городу помогу справляться с бытовым обслуживанием, вам же и в газеты меньше жалоб писать будут.
– А почему, подлец, – спрашивает барин, – ты в мастерской на зарплате работать не хочешь? Почему тебя туда даже милиция загнать не может?
– Потому что, – отвечаю терпеливо, – что я – сапожник-художник и халтурить не желаю, когда норма выработки непомерная, а расценки ничтожные, и вообще мой профиль – ин-ди-ви-ду-аль-ный заказ. Я должен ногу заказчика изучить, прикинуть, кто виноват в порче, скажем, импортного полуботинка – сам он, или эта нога со своей дурацкой походкой. И уж если я наложу набоечки или заплатку наклею на промозоленную дырку, то этого и на балу люди не заметят. Я уж не говорю, что многих людей лишил частично плоскостопия путем подкладывания спецстельки моей лично конструкции. За границей их, эти стельки, говорят, в любой аптеке продают, а у нас где их купишь? Заказа иногда по году из Москвы ожидают. Так что, – спрашиваю, – дороже горисполкому: ноги человеческие, обувка рабочая и выходная или какой-то странный закон?
И вот что ответил мне на это барин горисполкома:
– Ты, Огапов, наш городской внутренний враг и из моего кабинета пойдешь прямо в тюрьму под следствие, а накопления твои конфискуем! Ты признавайся, где материал кожевенный достаешь?
– Люди, – отвечаю, – добрые воруют и мне приносят.
У нашего государства кожи не купишь. А кто приносит – не выдам, зря время не тратьте. Конфисковывать же у меня нечего, хотя зарабатывал я, особенно в летний сезон, тыщи по полторы – от заказчиков отбоя не было. А если, – говорю, – интересно тебе, куда я деньги девал, я тебе правдиво отвечу: пропивал. Потому что я потомственный сапожник-художник, который непременно в запой уходить должен и гвоздиком закусывать. Частично на Храм Божий жертвовал, потому что пока я пью, батюшка грехи мои замаливает.
– Врешь, – говорит барин-председатель, – найдем твою кубышку, а самого упечем, не позволим глумиться частному хапуге над жертвами гражданской войны и душевными идеалами революции!!!
– Не найдете, – говорю, – непропитые деньги я племянникам на учебу отдаю, чтобы сапожников потомственных в нашем роду больше не было, все равно вы им жизни и работы решительно не даете.
Тут он с кулаками на меня полез и орет:
– Мы босые и голые советскую власть установили, полмира уже наши, без сапожников обойдемся!