Книга реки. В одиночку под парусом

Есть, наверное, определенная знаковость в том, что это путешествие было осуществлено в последнее лето уходящего столетия. Но так совпало, автор-путешественник не стремился к какому-то пафосному обобщению или подведению итогов, решение вызревало подспудно и явилось результатом благоприятного стечения обстоятельств.

Начиналось, как у многих, — с молодежных байдарочных походов, сменившихся увлечением одиночным яхтингом, марафонскими заплывами на маломерных каркасно-сборных судах, удобных в транспортировке и гарантирующих амфибийность твоего существования, т.е. свободу передвижения не только по воде, но и по суше.

Идея казалась привлекательной: стартовав в мае-месяце с берега валдайского озера Стерж, куда впадает ручей, берущий начало из знаменитого родника у деревни Волговерховье, проплыть на байдарке всю Волгу. Отправившись в плавание и слившись с волжским потоком, я равнялся на одну из ее капель, выбившуюся из родника, вместе с нею я прошел этот путь. Я и был этой каплей — одной из них.

За время плавания посетил десятки городов и поселков, сделал свыше тысячи фотографий, познакомился со многими интересными людьми. Впечатления от увиденного складывались в калейдоскопическую картину рубежа 90-х — «нулевых». Это было мое открытие родины. Еще одно — а сколько таких открытий мы проживаем?..

...Я спал укрываясь парусом, обедал на парусе, постелив его у палатки на речном песочке, потом натягивал парус на шкаторины и, наполнив его ветром, отправлялся под ним в плавание. Этот розово-белый кусок лавсановой ткани оказался накрепко связан со мной и моим образом жизни. По вечерам в палатке я подносил к лицу угол скомканного грота и, смахивая следы дневной усталости, вдыхал запах зюйда, речной волны, солнечного настоя из дубовых, сосновых, березовых хлоропластов. Он пахнул дымком вечерних костров, рыбацкой зорькой, речным мужским одиночеством. Он пахнул Волгой.

Машина подошла к берегу озера и остановилась. Сначала я принял с высокой подножки «КамАЗа» шагнувшую в пустоту дочь с рюкзаком, а потом из рук валдайских мужиков, так же благодарно и бережно, свою разъятую лодку, ощущая под пальцами ее дюралевые ребра и позвонки. Машина ушла, оставляя в песке глубокие следы от протекторов, и мы остались одни на пустынном берегу. Только мы с дочерью и гора нашего снаряжения — все шесть мешков, до отказа забитых походным имуществом. Скоро мы сольемся с этим ворохом вещей в одно целое.

Двенадцатый час дня. Истекающее истомой солнце, ясное голубое небо. Сияющая гладь озера. Рядом деревня — серые избы с озерным проблеском окон, березки у палисадов, черные баньки и сараи, скамейки и завалинки, на которых по вечерам чинно сидят бабы и малые ребятишки просветленными лицами к озеру, к угасающему божьему свету вечерней зари. На холме остов запущенной церкви и колоколенка с отбитыми куполами. Слева клубы низкорослого сорного леса, где-то в его глубине легендарный ручей впадает в озеро Стерж — первое в цепочке верхневолжских озер (Стерж — Вселуг — Пено — Волго), из которых вытекает Волга.

Я разулся и вошел в воду по щиколотку.

В теплой воде, пробитой солнцем, копошилась насекомая живность, водомерки, плавунцы. Стайка крохотных мальков уважительно оплывала стороной большой палец ноги. Я рассматривал исчирканное следами улиток речное дно и старался запомнить эту минуту. Впереди меня ждала полная неизвестность.

Собрать лодку — как выстроить дом. Я вытряхиваю содержимое мешков на мелкую прибрежную травку и собираю дюралевый скелет лодки из кильсонов, стрингеров и шпангоутов. Потом осторожно натягиваю на него прорезиненную оболочку — сажаю скелет в «калошу». Наращиваю фальшборт и закрепляю на нем мачту с поперечной балкой и боковыми поплавками-противовесами, которые не дадут нам опрокинуться при боковом ветре. Навешиваю так называемый латинский косой грот, позволяющий ходить под 45 градусов к ветру. Собираю весла. Все.

Солнце проходит добрый сегмент небесного поля, когда я наконец, раздетый до плавок, вытираю пот со лба и осматриваю готовый шип. Маша к этому времени тоже кое-что построила — замок из речного песка. Я похвалил получившийся замок — с башнями, крепостным рвом и дощечкой-мостиком через него, а дочь — мою лодку.

Мне нравится наблюдать за дочерью, иные ее слова и жесты вызывают волнение, так они трогательны и забавны. Так глубоко проникают в тебя, глубже даже, чем стрелы амура. Странно, что эта лодка уже была, когда ее еще не было. Раньше у меня была лодка — теперь есть дочка. Лодка появилась в моей жизни на три года раньше, чем дочка. Мне кажется, они прекрасно подходят друг другу. Взаимно дополняют одна другую. Живая лукавая девочка тринадцати лет весит столько же, сколько и брезентовый «карандаш», набитый под завязку парусами, шкаторинами, стрингерами, частями мачты и весел.

Знаменитая часовня у сельца Волговерховье над родником, считающимся колыбелью великой реки, была закрыта то ли по случаю выходного дня, то ли на переучет. Ключ от замка находился у сельского магазинщика. Магазинщик — это тот, кто ведает магазином, продает сельчанам хлеб, крупу, галоши, гвозди, олифу, выручая положенный барыш. Он же владеет ключом от часовни. Магазинщик был на покосе. Об этом мне рассказала вернувшаяся из села молодая семейная пара туристов-москвичей с новенькими обручальными кольцами на пальцах, проводящая свой медовый месяц в жизнерадостных блужданиях по Валдаю с рюкзаком на спине.

Я потоптался у хлипкой двери, которую можно было вышибить движением плеча. Втроем мы тщательно обследовали стены часовни в надежде отыскать какой-либо намек на укромное место, где мог быть спрятан ключ от Волги. Вот было бы славно, если б мы его нашли. На каком-нибудь кривом гвоздике над дверным косяком, скрытом от поверхностного взгляда, но доступном взгляду непраздному и пытливому.

Так ничего и не найдя, я заглянул в одно из трех окон часовни, сквозь которое увидел тесное дощатое помещение с иконой Спаса на стене. В полу его был круг, обнесенный гнутыми никелированными трубами. В круге дымилось нечто таинственное, загадочное, трудноразличимое. Я знал, что где-то там, на метровой глубине, бьет из земли родничок, имя которому — Волга.

Метрах в десяти в зарослях осоки — уже ниже по течению — стоял деревянный мостик с жердяными перилами, не подозревающий о себе, что он и есть первый мост через новорожденную Волгу. С мостика виден бочажок с мутноватой коричневой водой, которую можно пить несмотря на цвет, происходящий от торфяных почв.

Отправился в обратный путь по дороге, пробитой сквозь глухой лес.

По обе ее стороны высокие, сильные, набравшие полную зрелость стволы елей, берез — как раз тот случай, когда за деревьями не видно остального леса. Рейсовые автобусы к истоку не ходят. Топай своими ножками, ать-два, восемь туда и восемь обратно, если такой охотник.