Книга реки. В одиночку под парусом
Шрифт:
Отец Валентин сан принял недавно. По образованию инженер-строитель, в Москве работал в НИИ. После командировки в зону Чернобыльской АЭС тяжело болел, это и привело его в храм, потому что он «понял хрупкость и уязвимость человеческой жизни». Он умный, находчивый человек с тонко развитым чувством юмора — подсевших к нашему столу туристов-байдарочников, которых привел с собою Никита попить чаю, он быстро и ловко запряг в работу. Группа парней из Твери, возглавляемая хриплоголосым мускулистым малым, играющим под Высоцкого, охотно выслушала его наставления и радостно отправилась на берег перетаскивать разбросанные весенним паводком тяжелые бревна, едва допив свой чай, которым их прельстил хитроумный Никита, научившийся на благо обители извлекать пользу из выгодного географического положения острова. И в этом чувствовалась
— Впервые я попал сюда в девяносто третьем и испытал настоящее потрясение. Было радостно, что есть такое место, за которое не жалко и пострадать. Шел полем по дороге к истоку Волги, день пасмурный, хмурый, и вдруг впереди сквозь тучи пробился луч солнечного света... Мне подумалось: так это и есть мой путь?.. После двух лет храмовой учебы тверской владыка отец Виктор рукоположил меня в дьяконы, а через три месяца — в священнический сан с назначением на Волговерховье. Первое время было тяжело, но все тяжести и радости от Господа. От истока Волги и до Вселук — все наш приход. Предки наши знали: река объединяет, кормит, соединяет города и народы. Но водная стихия — это жилище демонов, поэтому воду надо всегда освящать. Нужно понять мистический смысл этого места, пробудить в людях жертвенное движение сердец, нужно делание, а не проповедь, и начинать надо с возрождения земли...
Местные власти старались воспрепятствовать возрождению храма. Угрожали судом, приезжали на остров с милицией и наручниками, публиковали в газетах клеветнические статьи. Но дело двигалось — для этого пришлось много походить по высоким кабинетам. Московский мэр Лужков подарил обители сорок тысяч долларов и баржу. Если б не помощь Лужкова, ничего бы не вышло в противостоянии с местными чиновниками, положившими глаз на эту островную территорию.
Планы у отца Валентина громадные: благоустроить запущенный остров. Возвести временный храм-часовню. Сваленные на берегу бревна — сруб будущего храма, изготовленный артелью вятских мастеров. Уже этой осенью храм на острове будет стоять. В деревне Горки планируется создать поселение прихожан-трудников, которые будут возрождать ремесла, кормиться трудами рук своих. По его словам, здешний народ обленился — садов не разбивают, даже картошку сажают редко. Во всей округе некому подковать коня, выделать кожу, собрать бочку. Но при всем том хороших и отзывчивых людей немало, люди зажигаются легко, им только нужна перспектива...
Отец Валентин со всем семейством пришел к нам на берег прощаться. Вручил храмовую иконку — «Троицу» Андрея Рублева — со своим благословением. Перекрестил напоследок.
Никита деятельно участвует в сборах, помогает укладывать в лодку походное имущество. Дочь усаживается в нос, мы сталкиваем лодку с мелководья, я запрыгиваю в кокпит и делаю несколько гребков веслом, выходя на большую воду. Ветер подхватывает нас и, забив свой упругий кулак в крыло поднятого грота, увлекает вперед.
Никита безостановочно махал нам рукой. Маша следила за Никитой в бинокль до тех пор, пока наш берег не исчез за мысом. И вот уже нет Никиты с его загадочной судьбой, будто и не было.
Никита тоже подарил нам иконку — открытку с изображением Одигитрии, покровительницы путешествующих, с тщательно выписанной им от руки молитвой. В этой молитве заложено расцвеченное цветами христианского красноречия обращение к незримым и всеведущим силам, одаряющим нас своим благоволением, самые главные и важные слова, вселяющие в путника терпение, упорство, твердость и укрощающие демонов ветра и воды.
Пено
Шли с большим дрейфом при свежем, сбивающем с курса норд-весте, но все-таки шли от одного мыса к другому. С неба иногда что-то моросило, то и дело набегали тучи, пугающие нас своей свинцовой, но порожней темнотой.
Впереди замаячил городок Пено — уютный, деревянный. Дома с заборами наползают прямо на воду, словно стремясь прихватить кусок Волги в придачу к своему земельному участку, так что река невольно превращается в улицу, по которой не ходят, а плавают на лодках, вот и вся разница. Из воды тут и там торчат спаренные колья, к которым местные жители привязывают свои
На следующее утро ветер был наш — свежий попутный зюйд-вест, порывистый и коварный, с которым ухо надо было держать востро. Пришлось зарифить парус — уменьшить его площадь. По берегам озера Волго деревеньки, радующие глаз своей непредумышленностью, — деревеньки без улиц, с домами и усадьбами, по отдельности раскинувшимися там и сям по изумрудным холмам.
Убаюканные скоростью хода и открывающимися красотами, мы не сразу заметили опасность — у деревни Лохово путь нам преградил протянутый от берега к берегу трос парома, в который мы едва не въехали. Местные удильщики были разочарованы, наблюдая за тем, как мы лихорадочно стараемся остановить лодку и снять мачту, выгребая против течения. Вместо того чтобы подать нам знак, окликнуть с берега и предупредить об опасности, рыбачки предпочли хранить молчание, демонстрируя полную непричастность. Надеясь полюбоваться нашим кораблекрушением. Что ими двигало? Завистливая ревность людей, лишенных лодки и паруса. Так объяснил я дочери эту коллективную подлость. Настроение было испорчено, на душе долго еще оставался гадкий осадок.
На закате встали лагерем на сосновом мысу за деревней, носящей название Волга. Поужинали макаронами. Потом долго сидели, привалившись спинами к золотившемуся стволу сосны, провожая садящееся солнце. Думая о чем-то своем, девичьем, Маша положила голову мне на плечо, я продолжал сидеть, не шевелясь и не меняя позы, счастливый этим простым движением доверия и теплоты.
В эти дни мы с Машей очень сблизились, это была настоящая сердечная близость отца и дочери, впервые столкнувшейся с трудностями и прелестями походной жизни, переполненной впечатлениями и инстинктивно тянувшейся ко мне, чтоб обрести поддержку и уверенность. Я был очень доволен, что взял дочь в это путешествие. Я любил подсматривать за нею, как она моет посуду, раздувает огонь под котелком, плывет брассом вдоль берега, собирает ягоды и хворост, оберегает от меня, как от неуклюжего и малопонятливого чудовища, свою флору и фауну, опутывая сетью ограничений: горячий котелок на живую траву не ставить, деревца не рубить, мальков для живца не ловить, палатку разбивать на земле, свободной от кузнечиков и мурашей...
По берегам много сосновых лесов и туристов. Отдыхающие здесь живут неделями и месяцами на облюбованном месте — с семьями, лодками, машинами, яркими большими палатками, наборами пластиковой садовой мебели и т.д. Держатся компаниями, обороняя свой кусок берега от чужаков, в чем им неоценимую помощь оказывают их собаки, облаивающие каждую проплывающую лодку. Собаки разные — большие и маленькие, служебные и декоративные, истеричные и флегматичные, но все как одна с пробудившимся инстинктом сторожа и охотника. Дочь безошибочно определяла породу каждой собаки, даже таких экзотических, как бобтейль, и этим тоже меня радовала, и это тоже мне почему-то казалось прекрасным. Своей собаки у нее не было, был котенок — шотландский вислоух по имени Бася. Клички бывают у собак, а у кошек — имена. Кто мне объяснит, почему так?
Бейшлот — Селижарово
Поселок Селище с воды малоинтересен, лишь остатки разрушенного храма на берегу поражают своей живописной запущенностью. Старая руина была вся охвачена, словно пожаром, зеленым растительным миром. На крыше храма поднялась целая роща высотой в три человеческих роста, где нашлось место и для берез, и для елочек, и для осин с соснами. Наверх вела железная цепь, используемая местными мальчишками в качестве лестницы, по которой мы, не удержавшись от соблазна, поднялись. Моховая подстилка и травяной дерн покрывали крышу ровным слоем, под ногами шуршала прошлогодняя листва, росли кустики земляники и черники, обещающие щедрый урожай. Побродив по этой трогательной рощице, мы даже нашли небольшой муравейник и птичье гнездо! Пожалуй, в ней мог бы заблудиться малый ребенок. На крыше брошенного людьми храма природа, не терпящая пустоты, воздвигла свой храм — живой, густой, зеленый, весело полощущийся листвою на ветру...