Книга реки. В одиночку под парусом
Шрифт:
Николай рассказывает о братстве радиолюбителей всего мира. Во время боев за Грозный был установлен радиомост с радиолюбителями в Чечне. Живущие в России люди волновались за своих родных, по их просьбам радиолюбители занимались поиском. В этом радиопоиске участвовал и Николай. Вот подлинные тексты полученных им радиограмм:
«Мы все живы, не волнуйтесь. Всем привет. Целуем. Тетя Лида» (в Тверь).
«Срочно приезжайте в Моздок в больницу. Возьми мать. Наташа» (в Тверь).
«Папа, у нас все хорошо» (в Тверь).
«Милка погибла 27 декабря. Люда» (в Черкассы).
«Все живы здоровы. Папа» (в Волжск).
«Сестричка, мы живы» (в Липецк).
«Саркисову. Умерла бабушка. Мы живы» (в Рязань).
«Наша квартира полностью разрушена. Виктор» (в Тулу).
«Обстановка сложная. Пока живы. Валя».
В розыск адресатов было вовлечено множество людей, совершенно бескорыстно участвовавших в нем.
Калязин
Шел на парусе при косом встречном ветре, с большим дрейфом. Дошел до спаренного калязинского моста, за ним ветер ударил в лоб — так называемый ветер-мордотык. Пошел галсами: весла-парус-весла. На горизонте маячила какая-то пирамидальная постройка. Наконец догадался: это же Калязинская колокольня!
Поинтересовался у рыбака в резиновой шлюпке:
— Где у вас можно оставить лодку?
— У Франковского, — был ответ. — У него все оставляют.
Пристал к берегу, вошел сквозь калитку во двор указанного дома и увидел столярничающего в саду под яблоней крепко сбитого мужчину лет шестидесяти.
— Говорят, у вас можно оставить лодку?
— Можно, отчего же нельзя... — рассудительно и степенно ответил Франковский и провел меня в контору калязинской обстановочной базы, расположенной в соседнем здании. Так я оказался в гостях у волжских бакенщиков. Или, выражаясь официальным языком, мастеров пути.
Штат обстановочной базы состоял из двух человек: одним из них был Виктор Франковский — бригадир судоходной обстановки, вторым — аккумуляторщик с хорошей гоголевской фамилией Загулов. Последнего на месте, естественно, не было, и я его так и не увижу. В конторе стол с телефоном и журналом дежурного, шкаф, стеллаж со светильниками, пружинная кровать. Давно не спал на такой! Рюкзак, палатку, все самое ценное я сложил в кладовой, заставленной стеллажами с отработавшими свое аккумуляторами. Лодку мы с немногословным Виктором подняли на берег и внесли к нему во двор.
На электроплитке вскипятил чаю, погонял на УКВ транзистор, любезно оставленный для меня Виктором. С удовольствием усевшись за стол (отвык!), поужинал мясными консервами. За окном во дворе базы, словно битые шахматные фигуры, вповалку лежали бакены. За оградой причал, у причала стоит баржа-кран для проведения водолазных работ и катер «Путейский». Расстелив спальник, улегся на кровать, вытянулся во весь рост до хруста в костях, в дверь конторы постучали.
Дверь открылась, и вошел Николай — шкипер с водолазной баржи. Приветливый розовощекий здоровяк, решивший познакомиться с новым «человеком вахты». Получалось, что я нес вахту вместе с ними и в случае нужды должен был прийти на помощь шкиперам и бакенщикам, — как член одной с ними команды, в которую меня приняли. Предоставили кров, кровать, музыку.
Мы разговорились. Я расспрашивал словоохотливого Николая как путевого мастера обо всем животрепещущем, связанном с жизнью реки. Впервые я имел дело с настоящим, черт возьми, мастером пути. Николай оказался родом из Твери. Хорошо знал Лешу Калинина — моего тверского знакомца и «словоруба».
— Ничего удивительного. Люди Волги знают друг друга...
Вот так хорошо он сказал: люди Волги.
Участок у обстановочной базы огромный — от Твери и до Рязани. В ночное время они плавают по фарватеру, проверяют огни бакенов и створных знаков. Когда вода в реке спадает, наступает самый тяжелый и ответственный момент в их работе — необходимо заново перемерять фарватер и оперативно сужать его, сдвигать бакены в соответствии с изменившейся судоходной обстановкой. Красный и зеленый бакены обозначают правую и левую кромку судоходного пути. Удивлявшие меня конические, похожие на снаряды колпаки рядом с бакенами — зимние буй-сигары, ими помечают место для бакена. Буй-сигары вмерзают в лед и не боятся ледохода. Прежде бакены были керосиновыми. Потом им на смену пришли ацетиленовые фонари. Потом наступила эпоха аккумуляторов. Сегодня используют сухие батареи как более надежные и экономичные источники — их хватает на сезон. Бакены нещадно обворовывают.
За окном прогудел катер «Путейский». Николай отправился на ночное дежурное плавание по фарватеру.
Прежде чем уснуть, на сон грядущий почитал «Журнал распоряжений по обстановочной базе Калязин». Это было увлекательное чтение. Прораб путевых работ Федотов В. А. отдавал приказы бригадиру Франковскому В.: «Произвести замену настила причала...», «Вырубить деревья у створных знаков...», «Отправить с т/х Пут-УР3 белый буй...», «Провести техобслуживание и отремонтировать снегоход «Буран»... Против каждого распоряжения начальства на полях журнала стоял лаконичный росчерк: «Выполнено» и подпись: «Франковский». Я увидел, какой напряженной жизнью живет база, сколько сил и внимания посвящено самой простой в общем-то задаче — чтоб бакены стояли на своих местах и исправно светили в ночное время суток.
Утром отправился в город. Я шагал по зеленой захолустной улице, носящей имя Ленина, отмечая попадавшиеся мне по дороге старые деревянные дома. Так, мне понравился Дом пионеров — двухэтажный деревянный терем, покрашенный в революционный темно-бордовый цвет. От берега Волги брали начало другие улицы, среди которых не было ни одной случайной или идеологически невыдержанной: то это была улица Революционная (вся в лопухах, заросшая по-деревенски высокой травой, с давно перешедшим в стан дикой природы ржавым автоприцепом), то улица Коммунистическая (такого же плана), то улица 1 Мая (тоже вся в уютных зеленях и деревянных избах), а то и вовсе Карла Маркса. Видно было, что с переименованием улиц в Калязине не спешат. Как говорится, горячку пороть не любят.
Чудесный уголок старого Калязина: каменные купеческие дома, мощенная булыжником мостовая. И — в каких-то ста метрах от берега — знаменитая колокольня, русский ампир XVIII века, огорошивающая вас своим нереальным видом, как сновидение, восстающая из вод речных.
На всех известных мне фотографиях она вырастает прямо из воды. Теперь же я обнаруживаю у ее подножия островок. Оказывается, чтоб она не завалилась (а такая опасность существует — вода и ледоходы постепенно разрушали фундамент), местными властями несколько лет назад было принято решение подсыпать к ее подножию грунт и, таким образом, вызволить эту колоколенку, ставшую уже символом Калязина, да и всей Верхней Волги, из плена водной стихии. На образовавшемся островке установили деревянные мостки — для удобства любопытствующих туристов, пристающих к колокольне на лодках. Осталось только поставить там скамейки и урну-плевательницу. И посадить бабушку с катушкой билетов. По ночам сюда на весельных лодках приплывают влюбленные парочки калязинцев, чтоб послушать странную завораживающую музыку ветра, играющего на выступах и впадинах этой колокольни, обратившейся в эолову арфу, открытую всем волжским ветрам.
Мощенная старинными булыгами улица Карла Маркса, бывшая Московская, уходит прямо в Волгу и теряется в ней. В Волге остался центр города. Превратившийся на три четверти в град Китеж уцелевший Калязин стоит на берегу водохранилища и смотрится в его воды, словно пытаясь найти отзвуки своей былой жизни и былой славы.
Было два проекта Угличской плотины — выбрали наиболее тяжелый по своим последствиям. После заполнения водохранилища более половины улиц Калязина оказались под водой. Это рукотворное бедствие положило начало медленному умиранию старинного города, лишившегося около трех четвертей своей территории. Пережитая трагедия отразилась, не могла не отразиться на самоощущении горожан, их психологии, настроениях и чувствованиях. Ощущение некой неполноты, даже выморочности существования преследует коренного калязинца, до сих пор испытывающего род фантомной боли по утраченному городу, словно по утерянной части организма. Ведь город тоже живой организм и строится сообразно человеческим представлениям о полнокровной планиметрии жизни.