Книга Розы
Шрифт:
Все началось со смутной, неоформленной мысли, скорее даже чувства, некоего прилива энергии, покалывания в пальцах, когда казалось, что от напря-жения лопнет кожа. У нее не было пишущей машинки — все они строго учитывались, и на них требовалось получать разрешение. Именно стук пишущей машинки, услышанный сквозь стену или потолок, чаше всего фигурировал в доносах. Но в один прекрасный день, внезапно поддавшись порыву, она купила пару тетрадей в коричневых обложках и, положив их перед собой, задумчиво застыла с ручкой в руке. И вдруг ее прорвало: идеи и фразы всплывали откуда-то из глубин подсознания, впервые получив выход. Слова кружились и выплескивались на бумагу. Она все писала и писала,
Вскоре Роза поняла, что, если не пишет, чувствует себя не вполне живой.
Когда очередная тетрадь заканчивалась, она отгибала отставший лоскут обоев над плинтусом за кроватью. Изысканные обои с зелеными листьями остались от предыдущих вырожденческих обитателей ее жилища, и Роза зачастую гадала, кто же они были. Под обоями находилась неплотно прилегающая доска, и, осторожно оттянув ее вверх, она открывала покрытую сажей нишу, где когда-то находился камин. Дымовую трубу заложили кирпичом, а на топку перестраивавшие дом рабочие кирпича пожалели и просто засыпали ее строительным мусором, приколотив поверх пару досок.
В этот тайник Роза и убирала тетрадь, к остальным.
Она приложила палец к нежному полумесяцу губ Ханны.
— Ш-ш-ш. Это наш секрет, помнишь? Только ты и я.
Ханна важно кивнула и снова откинулась на подушку.
Роза достала из кармана маленькую записную книжку и открыла ее.
— А я как раз для тебя кое-что написала.
— Про Илирию?
Роза недавно придумала сказочное королевство Илирию что означало «счастье», — где женщин не делили на классы и они могли стать принцессами, всадницами на драконах, художницами и кем угодно еще. Ханне, конечно же, отводилась в сказке заглавная роль.
— Да. Устраивайся поудобнее.
Когда Роза сошла вниз, Селия и Джеффри о чем-то тихо разговаривали, сблизив головы. Увидев ее, они отодвинулись друг от друга.
— Мне кажется, она уже засыпает.
— Спасибо, Розалинда.
Селия, единственный человек в мире, называла ее полным именем. При рождении Роза получила имя Розалинда, но последние двенадцать лет более уместным стало краткое «Роза», потому что оно звучало почти по-немецки, а теперь все предпочитали немецкие имена. Среди детей в детских садах преобладали маленькие Адольфы, Альфреды и Евы, но еще популярнее стали имена, начинающиеся на «Г», в честь Вождя и его преемника.
Селия называла ее Розалиндой, только когда хотела о чем-то попросить.
— У тебя еще есть время, чтобы выпить джин-тоник?
— Спасибо. Да.
Джеффри занялся приготовлением напитка: накапал в стакан наперсток джина, в своей дотошной манере медленно нацедил до краев тоника, отчего у Розы едва не заскрипели зубы, и наконец вручил его ей, как лекарство.
— Пожалуйста.
Роза догадывалась, что он ее недолюбливает, сам не вполне понимая почему. Джеффри часто отпускал замечания о различии между сестрами, недоумевая, почему Роза лишена присущей Селии легкомысленности и боттичеллиевской красоты. Чувствуя его антипатию, Роза становилась еще более внимательной и сдержанной и в результате раздражала его еще сильнее.
— Девочки, если не возражаете, я вас оставлю, пойду поработаю с документами. В гольф-клубе скоро выборы председателя, мне поручили организовать выдвижение кандидатов.
До Союза немцы присвоили зеленым Британским островам кодовое название «Гольфплац», поле для гольфа — и с годами это название становилось все более приличествующим случаю. В стране стареющих мужчин гольф вытеснил футбол с пьедестала национального спорта, и в каждом клубе поля поддерживались с такой же гордой тщательностью, с какой мужчины раньше полировали свои «моррис-майноры» и «остины». Гольф-клуб был центром жизни Джеффри, и, глядя, как он спешит в свою «берлогу» — обставленное кожаной мебелью святилище, куда Селия не допускалась, — Роза не сомневалась, что на место председателя метит он сам.
— Покурим?
Селия подтолкнула к ней серебряную сигаретницу, и Роза взяла сигарету. Это были «Народные» — плохо набитые сигареты, с трухой в табаке, но другие марки было сложно найти. Селия с заговорщицким видом наклонилась к Розе.
— Милые чулочки. И где ты только их достаешь.
— Это «Аристок», — нейтрально ответила Роза.
— Ну, как дела у Мартина? — В голосе Селии звучали хитрые, почти сладострастные нотки, как если бы она заочно наслаждалась романом Розы.
Роза подумала, что сестра гораздо больше наслаждалась бы сожительством с Мартином, чем она сама. Селия всегда отличалась подчеркнутой женственностью и обожала наряды. В Союзе мода стала еще важнее, поскольку возможность экспериментировать осталась только у гели. Нормы одежды для всех остальных каст значительно урезали, и соревноваться в цветах и фасонах стало уделом элиты. Несмотря на дефицит, из-за которого на смену кожаным туфлям пришли пластиковые, а натуральным тканям — синтетические, гели копили талоны и неустанно штудировали глянцевые журналы мод.
Роза, как и другие женщины, знакомые с высокопоставленными мужчинами, могла себе позволить разнообразить гардероб подаренным кружевным бельем и нейлоновыми чулками и часто передаривала их сестре. Селия, благодаря врожденному таланту к шитью, вышивала сложные узоры из бисера по ярким фиалковым, персиковым, фисташковым и розовым тканям, шила цветастые юбки, расшитые узорами блузки и ниспадающие вечерние платья из эрзац-атласа.
Все эти усилия, впрочем, пропадали втуне: подслеповатые престарелые друзья Джеффри по гольф-клубу, с их угасающим либидо, вряд ли могли их оценить. Ирония судьбы: это Селия наслаждалась бы вечеринками, приемами и ужинами, а Роза всегда чувствовала себя неловко на публике в обществе Мартина.
— Завтра мы ужинаем в «Савойе».
— «Савой»!
— Он постоянно туда ходит. Для него это как рабочая столовая.
Когда появился Союз, немцы первом делом заняли все лучшие отели. Представители СС забрали «Ритц», абвер — «Дорчестер», а «Гросвенор Хаус» отошел Администрации протектората. Иоахим фон Риббентроп с женой, жившие в Лондоне в 1936 году, когда он служил послом в Англии, захватили «Кла-ридж». Министерству культуры, стоявшему ближе к концу очереди, достался «Савой», и в последний год Роза часто бывала там на обедах и ужинах. К кофе в ресторане подавали мятные шоколадки в золотой фольге, и она всегда прятала их в сумочку для Ханны.
— Очень романтично, — протянула Селия.
Роза пожала плечами.
— Не особенно. Скорее всего, будем говорить о работе.
— И только? Ты уверена?
— Ты это к чему?
— Роза, тебе уже двадцать девять, а детей нет. Мы надеялись, у тебя как-то срастется с тем журналистом. Лоуренсом.
Лоуренс Прескотт — известный журналист «Таймс» — благодаря своей щеголеватой наружности и относительной молодости пользовался популярностью среди гели в Министерстве культуры. Роза целый год ходила вместе с Лоуренсом на закрытые показы для прессы и ужины. Он даже познакомил ее с родителями. И все же она всегда чувствовала себя с ним не в своей тарелке. Возможно, дело было в том, что создавалось впечатление, будто Лоуренс, как все журналисты, постоянно записывает все, что она говорит, чтобы сослаться на это когда-нибудь потом.