Книга Розы
Шрифт:
Однако не замечать аресты было невозможно. Больницы, школы и детские лагеря реквизировали и превратили во временные изоляторы для задержанных. Лондонский Тауэр, как много веков назад, снова стал тюрьмой. Целые группы политиков, членов местных муниципалитетов и общественных деятелей отправляли в тюрьмы, в то время как другие быстро выдвигались на важные посты. Представители правящего класса, наладившие ценные связи с режимом, посетив Германию еще в 1930-е и не побрезговав подружиться с важными фигурами, получили щедрое вознаграждение. Уже через несколько дней Галифакс отправился в отставку и премьер-министром стал Освальд Мосли. Король, королева
Роза, как и остальные домашние, успела привыкнуть к тому, что каждое утро на улицах появляются покрытые брезентом грузовики, объезжая дома, забирая и увозя незнакомцев, соседей и друзей. По улицам под конвоем охранников на мотоциклах и солдат в стальных касках брели колонны арестованных. Над террасами из выцветшего кирпича то и дело поднимались и снова опускались занавески. Наверное, у властей есть свои причины. В конце концов восторжествует законность.
Еще сложнее было не замечать «исчезновения».
Официально, конечно, так это не называлось, применялись более безобидные термины, такие как «выезд», «эвакуация» или «переселение», однако в народе прочно утвердилось слово «исчезновение».
В течение первых же нескольких месяцев мужчин призвали на службу. Тысячи мужчин в возрасте от семнадцати до тридцати пяти отправили работать на континент, это называлось «сверхсрочная трудовая повинность». Женщин уверяли, что с мужчинами можно будет связаться, как только выяснится, куда именно их направили. В рамках общей программы переселения они должны были работать в провинциях, больше всего нуждавшихся в рабочих руках. И действительно, от них зачастую приходили письма — короткие, без подробностей, иногда с вымаранными черными чернилами цензуры фразами.
Но никакие отвлеченные умствования не в силах передать отчаяние и горе расставания. Безусых подростков, еще совсем детей, сгоняли на железнодорожные станции или сажали в военные грузовики в указанных сборных пунктах прямо на улице. Жены и матери выли, словно коровы, у которых отнимают телят.
Мать Розы ежедневно благодарила судьбу за то, что не родила сыновей.
Однако шли месяцы, и люди решили оставить прошлое в прошлом. «Давайте не будем всю оставшуюся жизнь оглядываться назад, — на разные лады повторяли друзья Розиных родителей. — Нам еще повезло, что мы вступили в Союз. Посмотрите на Францию, на Бельгию. Посмотрите на любую другую страну в Европе».
В итоге все начали называть протекторат бутафорией и сошлись на том, что жизнь пойдет дальше как обычно.
«Вот вам и вся политика, — вещал зеленщик, насыпая картошку в корзинку их матери. — Как там говорится? Кто бы ни победил, у власти всегда правительство».
Другие напоминали, что раз канадцы, индусы и австралийцы много лет мирились с тем, что глава их государства находится на другом конце земли, то стоит ли Британии возражать? Политические союзы существовали всегда.
Селия, однако, оставалась безутешной. Весь мир закрылся: ни отдыха за границей, ни брюк, ни макияжа. Ни курения в общественных местах. Ни образования, потому что ей уже исполнилось семнадцать, а университеты больше не принимают женщин. Никаких избирательных прав. Никакого веселья. Новые реалии Союза вырисовывались все более четко, и она постоянно ударялась в слезы, сотрясая дом истошными криками и истеричными требованиями с топаньем ног.
Просто потрясающе, как хорошо в конце концов ей удалось приспособиться.
Глава шестая
— Ты нервничаешь.
На обычно оживленном лице Мартина застыло напряжение, и он курил одну сигарету за другой, впрочем, не становясь от этого менее привлекательным.
Он был из тех мужчин, которые с возрастом делаются только интереснее. Несмотря на несколько фунтов лишнего веса, его торс все еще оставался мускулистым, и от него так и исходила животная витальность. В отличие от своих сверстников, предпочитающих гладко бритые черепа, он отпустил волосы, насколько возможно, не превышая предписанной уставом длины. В его иссиня-черной шевелюре уже появились проблески седины, однако на фоне нее смуглый от природы цвет кожи создавал впечатление здорового загара.
Тем не менее в тот вечер, невзирая на расслабляющий комфорт Речного зала в «Савое», с его зеркальными, напоминающими засахаренный миндаль стенами, розово-золотой обстановкой и малиновыми настольными лампами, Мартин пил не переставая, и на его щеках играл слабый румянец опьянения.
— Нервничаю? Правда, либлинг [3] ? Пожалуй, что да. Все сложно. — Он провел рукой по волосам и рассеянно заглянул в меню. — Между нами говоря, я ездил в Германию не только по семейным делам.
3
Любимая (нем.).
Роза опустила взгляд в тарелку. Ее покоробило от того, что Мартин считает возможным открыто обсуждать с ней свои семейные дела, да и сама связь с женатым мужчиной заставляла ужасаться. Она никогда не осмеливалась сказать ему об этом, однако неизменно пресекала его попытки обсуждать недостатки Хельги, как и разговоры о том, что они скоро смогут «узаконить свои отношения».
— На самом деле я провел большую часть времени на Вильгельмштрассе, планируя приезд Вождя.
— Но за это же отвечает Министерство внутренних дел, разве нет? Какое это имеет отношение к культуре?
— Есть некоторые аспекты, относящиеся к нашему отделу.
— Какие аспекты?
Он раздавил окурок сигареты в пепельнице и тут же закурил следующую.
— Тебе известно о страсти Вождя к библиотекам?
— Я знаю, что он собрал самую большую библиотеку в мире.
Библиотека Вождя в его родном Линце представляла собой гигантское хранилище из сверкающего итальянского мрамора, построенное в стиле неоклассицизма по образцу великой Александрийской библиотеки, и именовалась восьмым чудом света. Неофициально, благодаря тому факту, что все поверхности покрывала мраморная плитка, ее называли «Сортир Вождя». Она строилась уже тринадцать лет, и туда свозились собрания книг из университетов и других учреждений со всей оккупированной Европы.
Протектор Розенберг лично возглавил комиссию, которая еще с 1939 года собирала драгоценные книги в Париже, Риме, Флоренции, Праге, Будапеште и Вене. Все крупные библиотеки Европы внесли свой вклад, не исключая Британии. Такие раритеты, как Линдисфарнское Евангелие и первое издание Библии в переводе Тиндейла, тоже выставили на всеобщее обозрение. Посетители могли увидеть и Великую хартию вольностей, испещренную завитушками латинской каллиграфии. Составленная английскими баронами, чтобы ограничить тираническую власть монарха, она была скреплена печатью из пчелиного воска семивековой давности.