Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
— Спасибо вам, — поблагодарил он, стараясь казаться довольным, а сам думал, как странно, что человек, проживший на Оазисе гораздо дольше, чем он, не смог оценить превосходство местной воды. Когда миссия завершится и он вернется домой, то обязательно будет скучать по привкусу медвяной росы.
Ближе к концу долгой поездки Питер решил, что оазианское поселение достойно лучшего названия, чем Си-два или Город Уродов. Он пробовал выяснить у оазианцев, как они сами называют свой поселок, чтобы и он смог так его называть, но они, похоже, не понимали вопросов и продолжали называть свое поселение английским
И все-таки Город Уродов был проблемой, которая требовала решения.
— Скажите, — поинтересовался он, когда поселение замаячило впереди, — если бы пришлось дать этому поселку новое имя, как бы вы его назвали?
Она повернулась к нему, все еще не снимая темных очков:
— А чем плохо Си-два?
— Звучит как надпись на канистре с отравой.
— Как по мне — вполне нейтральное название.
— Ну, может быть, что-то менее нейтральное было бы лучше ?
— Вроде... дайте-ка угадаю... Нового Иерусалима?
— Это было бы неуважением к тем, кто не являются христианами, — ответил он. — И в любом случае им очень трудно произносить звук «с».
Грейнджер задумалась на минуту.
— Может, стоит поручить это Коретте. Знаете, той девочке из Оскалузы...
— Я помню ее. Она в моих молитвах.
Предупреждая затруднения, которые могли возникнуть у Грейнджер в связи с этим, он заговорил более непринужденно:
— Хотя, наверное, это не дело для Коретты. Посмотрите на слово «Оазис» — там есть звук «с», наверное, ей он очень нравится, вдруг она предложит название Оскалуза?
Грейнджер не поняла шутки и молчала. Зря он, наверное, упомянул о молитвах.
Неожиданно пустыня кончилась, и они въехали в поселок. Грейнджер направила машину к тому же зданию, что и всегда. Слова «ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ», написанные буквами в человеческий рост, обновили, однако на этот раз прибавили еще одно слово, для пущей выразительности: «ДОБРО ДОБРО ПО ЖАЛОВАТЬ».
— Поехали прямо к церкви, — попросил Питер.
— К церкви?
Он сомневался, что она не заметила стройплощадку, когда увозила его в последний раз; ну ладно, если ей нужно поиграть в эту игру, он, так и быть, пойдет ей навстречу. Он указал в сторону горизонта, где массивная, слегка готическая конструкция, все еще без крыши и шпиля, возвышалась на фоне предвечернего неба:
— Вон то здание. Оно еще не достроено, но я базируюсь там.
— О’кей, — сказала она. — Но я снова должна доставить лекарства. — Она кивнула в сторону помеченного краской дома, оставшегося позади.
Обернувшись, он заметил, что посреди пустого багажника стоит коробка с медикаментами.
— Извините, я забыл. Вам нужна моя моральная поддержка?
— Нет, спасибо.
— Я и правда не против побыть с вами, пока это не закончится. Я не должен был забывать.
— Вы не обязаны.
Она уже направила машину через кустарник в сторону церкви. И не было смысла переубеждать ее вернуться и сначала заняться выдачей медикаментов, несмотря на его уверенность в том, что ей было бы спокойнее в его компании и она бы меньше нервничала, если бы кто-то похожий на нее стоял рядом. Но он не мог настаивать. Грейнджер была мнительна и становилась все мнительнее, чем больше он ее узнавал.
Они притормозили в тупике возле западной стены церкви. Даже без крыши здание было достаточно высоким, чтобы отбрасывать длинную тень.
— Ну все, значит, — сказала Грейнджер, снимая темные очки. — Хорошо вам провести время.
— Уверен, что проведу его интересно, — сказал он. — Еще раз спасибо, что подбросили.
— По дороге в... Питервилль, — пошутила она, когда он открывал герметичную дверцу салона.
— Невозможно! — рассмеялся он. — Со звуком «т» у них тоже большие трудности.
Влажная атмосфера, так долго не допускаемая внутрь, радостно ворвалась в кабину, облизывая лица, затуманивая окна, ныряя в рукава, теребя пряди волос. Лицо Грейнджер, маленькое и бледное под сенью шарфа, в две секунды залоснилось от влаги. Она раздраженно нахмурилась, и капельки пота засверкали в ее соболиных бровях, почти сошедшихся над переносицей.
— Вы и вправду молитесь за нее? — спросила она внезапно, как раз когда он уже собрался соскочить с кресла на землю.
— За Коретту?
— Да.
— Каждый день.
— Но вы же ее совсем не знаете.
— Ее знает Бог.
Она болезненно поморщилась:
— А вы могли бы помолиться еще за одного человека?
— Конечно, за кого?
— За Чарли. — Она помедлила и прибавила: — За Чарли Грейнджера.
— Вашего отца? — Это была догадка, предположение, ведь мог быть и брат, насчет сына он не думал — вряд ли.
— Да, — сказала она, и щеки ее запунцовели.
— Что в его жизни главное?
— Он скоро умрет.
— Вы близки?
— Нет. Совершенно. Но... — Она стянула шарф и встряхнула непокрытой головой, как отряхиваются животные. — Я не хочу, чтобы он страдал.
— Понял, — сказал Питер. — Спасибо. Увидимся на следующей неделе.
И он оставил ее в покое и вошел в дверь своей церкви.
Оазианцы соорудили для него кафедру. Господи Боже! Какие молодцы, они построили ему кафедру, слепив и вырезав ее из того же самого янтарного материала, что и кирпичи. Она гордо возвышалась между четырех стен, будто вырастая из почвы, — дерево в форме кафедры, прямо под открытым небом. Перед самым отъездом Питер намекнул, что крышу надо бы покрыть как можно скорее, но крыши еще не было. И окна не изменились, по-прежнему зияли дырами в стенах.
Стоя там, он вспомнил, как в детстве побывал на средневековых руинах, где туристы шатались по останкам некогда процветавшего аббатства, заброшенного и запущенного. Но его церковь не была руиной, и не стоило беспокоиться, что ее обнаженность приведет к разрушениям. Крыша и окна, когда они наконец появятся, станут великим завершающим штрихом, но, по правде говоря, эта церковь была готова к использованию с того самого момента, как возник ее замысел. Она никогда не станет герметичным бункером вроде базы СШИК. Крыша нужна ей, чтобы защититься от ливня, но воздух внутри будет таким же, как и воздух снаружи, а пол так и останется утоптанной землей. В этой церкви никогда не будет драгоценных безделушек или непрочных тканей, которые могут пострадать от воздействия погоды; оазианцы относились к этому месту лишь как к точке, в которой сходятся вместе тела и души, что служило хорошим предзнаменованием их роста во Христе.