Книга Странных Новых Вещей
Шрифт:
Он посмотрел в дверной проем позади ее скромной фигурки. Десятки оазианцев шли через кустарник, но все они были еще далеко. Любительница—Пять прибежала первой. Торопливость, несвойственная ее народу. И ничего, даже вроде бы не очень устала.
— Я рад вас видеть, — сказал Питер. — С тех пор как я уехал, я мечтал вернуться.
— Боже благослови наше единение, ое Пиер.
На плече у нее висел мешочек из сетки, а внутри его прятался какой-то пушистый желтый ком — такого же насыщенного оттенка, как и ее одеяние. Он подумал, что это шаль, наверное, но она вытащила ком и показала ему. Это была пара
— Для ебя, — сказала она.
Смущенно улыбаясь, он принял подарок из ее затянутых в перчатки рук. В отличие от крохотных ботиночек, подаренных ему по приезде, эти казались ему совершенно впору. Он сбросил сандалии, подошвы которых внутри смялись и почернели от постоянного ношения, и просунул ноги в башмаки. Они сели превосходно.
Питер засмеялся. Ярко-желтые башмаки и длиннополое исламское одеяние, напоминающее платье! Будь у него хоть малейшее желание косить под мачо, такая комбинация положила бы конец подобным амбициям. Он приподнял сначала одну ногу, потом другую, демонстрируя Любительнице—Пять, как восхитительна ее работа. В свое первое пребывание здесь он видел, как оазианцы шьют одежду, и знал, как много труда должна была его прихожанка вложить в эту обувь и какой предельной сосредоточенности потребовала от нее работа. Оазианцы держали иголки с такой же осторожностью и почтением, с какой люди, наверное, относятся к бензопилам или паяльным лампам. Каждый стежок обставлялся таким громоздким ритуалом, что смотреть на это было невыносимо.
— Отличные башмаки, — сказал он. — Спасибо вам огромное!
— Для ебя, — повторила она снова.
Они стояли рядом у открытой двери, наблюдая, как остальные Любители Иисуса приближаются к ним.
— Как ваш брат, Любитель Иисуса—Пять? — спросил Питер.
— В земле.
— Я имел в виду другого, — сказал Питер, — того, который печалил вас, потому что не любил Иисуса.
— В земле, — повторила она. Потом любезно пояснила: — оже.
— Он умер? На прошлой неделе?
— На прошлой неделе, — подтвердила она. — Да.
Питер уставился на расщелину, затененную капюшоном, сожалея, что не может распознать, какие эмоции прячет затрудненная речь. Пока что его опыт заставлял сомневаться в том, что оазианцы выражают эмоции теми шорохами, бульканьем или чавканьем, которые они издают, когда не напрягаются, пытаясь имитировать инопланетный язык.
— От чего он умер? Что произошло?
Любительница—Пять небрежно погладила себя по рукам, по груди и диафрагме, обозначая все тело.
— Внури его много вещей пошли плохо. Чиые вещи али грязными. ильные али лабыми. Полные али пуыми. Закрыые окрылиь. Окрыые закрылиь. ухие али полными воды. И еще много вещей. У меня не лов для вех вещей.
— Мне очень жаль это слышать.
Голова ее поникла, — видимо, это был жест скорби.
— Долгое время уже мой бра болел. Жизнь оавалаь в нем, но планом покинуь. Я каждый день прийи к моему брау и его жизнь говориь о мной, когда он заыпал, говориь, я здеь еще один день, но я не оануь здеь другой день больше, мне неприюно в эом еле. Пока жизнь оаваья в моем брае, печаль оаваья во мне. еперь он в земле, и моя печаль в земле. Боже благолови наше единение, ое Пиер. егодня буде вокреение.
Питер кивнул, хотя, по правде говоря, он не знал, воскресенье ли сегодня. Он потерял привычный счет дням. Но это не важно. Он и оазианцы были готовы к службе. Не было никаких сомнений в том, что имела в виду Любительница—Пять, упомянув воскресенье. И она была права.
— У меня тоже есть кое-что для вас, — сказал Питер, шагнув туда, где оставил рюкзак.
Голова ее качнулась вниз-вверх, следуя за движениями его рук, пока он вытаскивал изготовленные им брошюры.
— Библия, — сказал он. — Или вступление к Библии, все равно. Для вас, чтобы читать.
Ему удалось изложить двадцать страниц Писания таким английским, на котором оазианцы могли бы говорить с минимальными трудностями; он напечатал текст в две колонки, как в Библии короля Якова, на десяти листах, сложенных вдвое и соединенных скрепками посредине.
Не самый красивый образчик переплетного дела со времен Гутенберга, однако лучший, какой он мог соорудить, пользуясь средствами, которые оказались под рукой на базе СШИК. На титульном листе каждой брошюры он от руки нарисовал крест и выделил его золотистым флуоресцентным маркером.
— Книга ранных Новых Вещей! — подтвердила Любитель Иисуса—Пять, и тут ее новообращенные сограждане начали заполнять церковь.
Медленно шествуя в своих пухлых башмаках, они почти беззвучно касались ногами мягкой земли, но Любительница— Пять услышала их приближение и повернулась, чтобы поздороваться с ними.
— Книга ранных Новых Вещей! — повторила она, указывая на брошюрки, которые Питер выкладывал стопкой на кафедру. — Для на, чтобы чиаь.
Среди новоприбывших послышалось бормотание и вздохи. К стыду своему, Питер узнавал каждого прихожанина только по цвету его балахона и очень надеялся, что их «цветовой код» не изменился за прошедшую неделю. Он тренировался различать коричневый, бронзовый, рыжий и медный, алый, малиновый и коралловый хотя бы мысленно. Каждый оттенок он связывал с беседой, состоявшейся у него с этим прихожанином, какой бы краткой и сбивчивой та ни была.
— Друзья! — объявил он, когда все вошли внутрь. — Я очень рад вас видеть. Я принес вам эти подарки. Маленькие подарки от меня, внутри которых гораздо большие подарки от Спасителя нашего.
Он насчитал около девяноста душ, собравшихся в этих четырех стенах, стая, пестрящая всевозможными оттенками оперения. За годы своего пасторства он отлично научился, бросив один взгляд, счесть по головам собравшихся прихожан. Если его подсчеты верны, то выходило, что число христиан увеличилось человек на десять-двадцать за время его отсутствия.
— Как я уже объяснял некоторым из вас, — сказал он, — Библия, которой пользуюсь я и которой пользовался Курцберг, — это очень толстая книга. Слишком толстая, чтобы большая часть из вас могли ее прочесть. Но никто и не ждет, что вы прочитаете всю Библию сразу. Библия — это хранилище посланий, которые собирались не одну сотню лет, пока Бог все больше и больше делился своими мыслями и идеями с каждым, кто был готов Его слушать.
Во время этой своей речи он протягивал буклеты Любительнице Иисуса—Пять, а та передавала их остальным прихожанам, и каждый получатель брал отпечатанные на компьютере листки своими упрятанными в перчатки руками так бережно, словно это было хрупкое яйцо.