Книга странных новых вещей
Шрифт:
— Мы правляемя.
— Но такое количество… не слишком ли… Вам стоит больших усилий добывать так много провизии? Не слишком ли это много?
— Мы правляемя.
— Но что, если бы… Если бы СШИК здесь не было, вам было бы легче жить?
— ШИК привези нам ебя. Мы благодарны.
— Но… э-э… — Питер был полон решимости выведать, как те оазианцы, которые не являются Любителями Иисуса, воспринимают присутствие СШИК. — Каждый из вас работает для того, чтобы производить еду, ведь так? И Любители Иисуса, и… э-э… другие. Вы все трудитесь вместе.
— Много рука делаю бырое дело.
— Ну да, конечно. Но нет ли среди вас тех, кто говорит: «Почему мы должны это делать?
— Ве знаю нужду лекарва.
Питер какое-то время переваривал услышанное.
— Значит ли это, что все вы… э-э… Все вы принимаете лекарства?
— Не, олько мало. Мало из малых. Любиелям Ииуа еперь не нужно лекарво, хвала Ииуу.
— А как насчет тех, кто не любит Иисуса? Неужели они более подвержены болезням?
Этот вопрос спровоцировал разногласия — редкостное событие среди оазианцев. Несколько голосов, похоже, сказали: «Да, те, кто не любят Христа, болеют больше». А вот остальные, кажется, сказали, что нет, у них все так же, независимо от веры. Последнее слово осталось за Любителем Иисуса-Один, который высказал то, что упустили все прочие.
— Они погибну, — сказал он. — С лекарвами или без лекарв они погибну навечно.
А затем, слишком скоро, время Питера истекло. Грейнджер приехала точнехонько, как и обещала, — через триста шестьдесят восемь часов после их последнего разговора. По крайней мере, он решил, что это Грейнджер.
Она предупредила его, что в следующий раз приедет на большей машине, грузовик куда удобнее для поставок, нежели джип. Скорее всего, этот грузовик и появился в поле зрения, приближаясь к Си-два со стороны невидимого горизонта, замаскированный утренним сиянием. Питер предположил, что поселение казалось Грейнджер призрачным городом, потому что на его улицах обычно не было никаких внешних признаков общественной жизни, шумевшей внутри. Для оазианцев улицы были проводниками от одного дома к другому, а не пространствами для регулярного общения.
Грузовик подъехал и остановился позади дома со звездой. Грузовик? Он больше напоминал микроавтобус, транспорт, довольно часто встречающийся в английских городах; на таком развозят молоко или хлеб. Логотип СШИК у него на боку был мал и неприметен, больше похожий на татуировку, чем на тщеславный фирменный знак. Эмблема каких-нибудь цветоводов СШИК. Торговцы рыбой СШИК. Едва ли он свидетельствовал о могущественной мегакорпорации.
Когда прибыл транспорт, Питер трудился на стройплощадке, перемешивая раствор. Он наблюдал приближение автомобиля издали, с расстояния сотен метров. Оазианцы — близорукие, с не поддающимся оценке слухом и куда сильнее сосредоточенные на своей работе — машины не заметили. Питер подумал: а что, если он притворится, будто тоже ничего не замечает, и продолжит свои дела здесь со своей паствой? Выйдет ли Грейнджер в конце концов из машины, придет ли сюда пешком, чтобы встретиться с ними? Или въедет на микроавтобусе прямо на стройплощадку будущей церкви? Или, потеряв терпение, отправится восвояси?
Он знал, что невежливо и даже по-детски грубо заставлять ее ждать, но он хотел, чтобы она покинула свою металлическую раковину и по-настоящему вступила в контакт с этими людьми — с людьми, которых она и за людей-то не считала, с этими людьми, от которых у нее «мурашки по коже». На самом деле в них вообще нет ничего страшного или противного. Если достаточно долго смотреть в их лица, их физиогномика перестает вызывать ужас, а безглазая расщелина оказывается нисколько не страшнее человеческого носа или бровей. Как жаль, что Грейнджер этого не понимает.
Только Питер собрался объявить своим соратникам о том, что должен их ненадолго покинуть, как заметил движение в дверном проеме дома, помеченного звездой. Оттуда вышел оазианец. Насколько Питер знал, с этим человеком он прежде никогда не встречался. Балахон на оазианце был мышиного цвета. Дверца машины распахнулась, и Грейнджер вышла наружу, видение в белом.
Питер повернулся было, чтобы сделать объявление, но в этом уже не было нужды — остальные строители заметили прибывшую и прекратили работу. Все положили на пол то, что он или она держали в руках, осторожно и тихо. Любитель Иисуса-Пятьдесят Два — женщина, согласно произвольным прикидкам Питера, — была на середине трапа с кирпичом в руках. Она замерла, посмотрела на кирпич, на стену, где сиропообразный раствор должен был вот-вот высохнуть. Ей явно было трудно решить — продолжить работу или остановиться, однако после секундных колебаний она стала спускаться по ступенькам. Словно решила, что приклеивание кирпича — слишком важная задача, чтобы делать ее впопыхах, отвлекаясь на сенсационное событие. Прочие оазианцы лопотали меж собой на своем наречии. Единственное слово, которое Питер понял, было единственным словом, отсутствующим в оазианском языке, — «лекарство». Любитель Иисуса-Один робко приблизился к Питеру.
— Пожалуйа, Пиер, — сказал он. — Ели Бог не буде разочарован… Ели Ииу и Дух вяой не буду разочарованы… Я оавлю роиельво еркви и помогу неи лекарва.
— Конечно, — сказал Питер, — пойдемте вместе.
Он прямо ощутил, как волна облегчения прокатилась по сгрудившимся оазианцам, словно общее трепетание. Интересно, это Курцберг внушил им страх разочаровать Бога или они просто чересчур рьяно стараются угодить своему пастору? Он пообещал себе при первой же возможности поговорить с ними о Божьем сострадании и снисходительности: «Иго Мое благо, и бремя Мое легко» [14] и тому подобное. Или же ему придется отыскать замену животноводческой метафоре.
14
Мф. 11: 30.
Питер и Любитель Иисуса-Один шли через кустарник. Прочие остались на площадке, как будто для того, чтобы не напугать представительницу СШИК массовым нашествием, а может, из почтения к Любителю Иисуса-Один, избранному ими в качестве посредника.
Оазианец в серой рясе, вышедший из поселения, чтобы встретить Грейнджер, не приблизился к машине ни на шаг. Ему вручили белую картонную коробку, и он принял ее с торжественностью священника, несущего Святые Дары, хотя коробка весьма напоминала громадную упаковку от пиццы. Похоже, он не торопился ее унести. Если они с Грейнджер и обменялись несколькими словами, то разговор теперь прервался, поскольку оазианец пристально смотрел на Любителя Иисуса-Один и Питера, преодолевающих расстояние между строительной площадкой и поселком.
Грейнджер тоже смотрела на них. Она была одета, как и прежде, в белую спецовку и хлопчатые брюки, косынка плотно укутывала волосы и шею. Ее хрупкая мальчишеская фигурка казалась массивной рядом с оазианцем.
— Кто это? — спросил Питер Любителя-Один, когда они подошли поближе.
— , — ответил Любитель-Один.
— Не Любитель Иисуса?
— Не.
Интересно, подумал Питер, есть ли хоть малейшая надежда, что он когда-нибудь выучит оазианский язык? Не имея ничего общего с английским языком, этот язык звучал так, словно целое поле ломкого тростника и напоенного влагой салата косили с помощью мачете.